Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

— Вы ни о чем не хотите меня спросить? — Фотограф, похоже, был настроен продолжать разговор.

— Я уже давно живу на свете и видел много людей, вроде вас, — ответил Порученец. — Их мне тоже не о чем было спрашивать. И не о чем с ними говорить. — Он глубоко вздохнул. — Хотя одно я вам все-таки скажу: мне очень жаль. Не себя. Жаль, что одни люди думают и создают, а другие только исполняют, служат орудием в чужих руках. Такие готовы на все ради хорошей жратвы, квартиры или модной одежды.

Фотограф молчал.

— Если жизнь чему-то и учит, так это пониманию того, что всему есть предел, — продолжал Порученец. — Предел тому, что может сделать цивилизованный человек…

«Говори, говори, это нужно», — подумал он, сам не понимая причину этой необходимости.

— …Каждый способен на дикость. На обман, на убийство… Это в каждом запрятано. И каждый выбирает сам, дать ли волю инстинктам. Вот главное…

— Вы хотите умереть?

Голос у фотографа был по-прежнему спокойный, но сказанное резко оборвало мысль Порученца. Он умолк, выбитый из колеи. Руки у него задрожали.

— Я устал жить в мире, где полно таких, как вы, — наконец ответил он.

— Значит, вы не собираетесь убегать?

— Чтобы получить от вас пулю в спину?

Фотограф по-прежнему держал руку с пистолетом опущенной.

— Может, я и не выстрелю, — сказал он. — Я еще не решил. Может, вы и правы — пора подвести черту.

Порученец встал.

— Ну, мне пора. Я сказал все, что хотел.

Фотограф не пошевелился. Его пожилой собеседник медленно проследовал в переднюю, открыл дверь и вышел в коридор, на другом конце которого, метрах в сорока впереди, сквозь окно лестничной клетки просачивался лунный свет. По обе стороны коридора темнели двери незаселенных квартир.

«Ну что ж, — думал Порученец, — я сделал все, что мог: подвесил над пропастью мостик и проверил его на прочность. Теперь можно переправляться на безопасный берег… Хорошо иметь друга. Лучше иметь друга, чем дело. Лучше служить другу, чем какой-то идее. Идея может оказаться ложной или чуждой тебе. Друг же всегда рядом».

В коридоре потянуло холодком. Откуда вдруг сквозняк? Еще несколько шагов к лунному свету — и… Сквозняк вызвал у него в памяти Шелепин и холодный, завывающий ветер, дующий там круглый год, — как будто Бог, взирающий сверху на город, невзлюбил его с первого взгляда и постановил, что на его улицах никогда не будет покоя и мира.

В России тысячи таких Шелепиных. Маленькие грязные кучки домов в степи, В большинстве из них царит безнадежность. Они не затронуты ни прогрессом, ни революционными потрясениями. Правда, вскоре после того как большевики по трупам пришли к власти, в Шелепине появился отряд красных конников. Старые вывески были сорваны, на их место повешены новые, школьные учебники сожжены, а просвещенную местную власть сменили идиоты, не способные даже толком запомнить лозунги, с которыми полагалось обратиться к жителям. Таков был поступательный ход истории в Шелепине.

Порученец дошел до конца коридора и остановился. Какое ужасное наследие! И все-таки, это был его дом, его и Михаила, и оба они мечтали все в нем переменить, сделать лучше.

«Тебе следовало бы жить и умереть в Шелепине!» — сказал ему внутренний голос в тот момент, когда стоящий на другом конце коридора фотограф, вытянув руку и застыв, словно отлитый в бронзе, выстрелил в движущийся силуэт.

Великолепный выстрел в трудных условиях, отметил про себя убийца. Инстинктивно произведенный в последнюю секунду. Решение, которое далось ему нелегко. Но что поделаешь, надо блюсти свой интерес. Если получаешь приказ убить и не исполняешь его, то рано или поздно кто-то придет и за твоей головой.

Он не чувствовал ни грусти, ни угрызений совести. Какой-то человек жил себе и жил, а потом его не стало. Приводя в порядок квартиру, фотограф думал, что то же самое происходит во всем мире.

Несколько минут они молча смотрели, как над Северным ледовитым океаном собираются грозовые тучи. В небе, как на палитре художника, краски постоянно перемешивались, образуя под ярким солнцем все новые и новые сочетания цветов. Север обладает удивительной властью: он либо очаровывает тебя, либо сводит с ума.

— И что, если он прилетит? — спросил командир базы, переминаясь с ноги на ногу.

— Не нам с тобой это обсуждать, — ответил майор, не спуская глаз с горизонта.

— Да ладно тебе! Меня интересует твое мнение. Мы же не первый день знакомы. О чем только не толковали, успели перемыть косточки и московской сволочи, и о бабах говорили… Так какой ты все-таки получил приказ?

— Мы в России…

Командир положил руку ему на плечо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что обстоятельства изменились. Теперь отдают приказы все кому не лень. Посылают ли их в запечатанном пакете или нашептывают за рюмкой водки, но это приказы. И один противоречит другому.

Командир изумился.

— Ты имеешь в виду, что приходится делать выбор?

— А как же иначе?

— Но ведь Генштаб-то все-таки существует!

— Ты так думаешь? — Майор рассмеялся. — Да, они еще платят зарплату — иногда — и распоряжаются пошивом обмундирования… Но ты, друг, отстал от жизни. В Генштабе не могут найти даже скрепок для бумаги!

— Не понял… — Командир потел и дергал плечами. — Кто же вас сюда послал?

— Приказ пришел в запечатанном пакете.

— Ну, и?..

— А перед самым вылетом из Киева мне позвонил старый однокашник, с которым я давненько не общался. Уже объявили посадку в самолеты, я был в ангаре. Там-то меня с ним и связали, можешь себе представить? Сам понимаешь, случайно такого не бывает. Надо тебе сказать, этот мой приятель сейчас большая шишка в Москве. Генерал-полковник, кажется. Ну вот, он меня и спрашивает: «Ты генсека поддерживаешь?» «Да», — говорю. А что еще я мог сказать? Нет, я предатель, расстреляйте меня? Тогда он говорит: «Держись его и дальше. Кстати, ему может понадобиться твоя помощь — там, на Севере. Счастливо долететь!» И вешает трубку. — Майор обнял командира за плечи. — Если ты об этом расскажешь хоть одной живой душе, я тебя скормлю белым медведям! Ты меня понял?

Командир не обиделся, он был слишком взвинчен.

— А если он прилетит сюда, — полковник ткнул пальцем вниз, словно боясь, что его не поймут, и вытер рукавом рот, — что ты будешь делать?

Майор презрительно хмыкнул.

— Перемены переменами, полковник, но кое-что осталось по-старому. В политике, например, во все времена и во всем мире действует один очень простой принцип… — Он снова уставился на горизонт. Ветер принес первые капли дождя. — А именно, — закончил свою мысль майор, — ты принимаешь сторону победителя.

Через час, в восемнадцать ноль-ноль, Беляева должна будет заступить на дежурство до пяти тридцати утра. «Одиннадцать с половиной часов на службе стране, — думала она, лежа на кровати в крошечной комнатушке, стены которой были обклеены вырезками из журналов мод. — И вот теперь это…»