Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Порученец перебирал в уме пункт за пунктом, что еще осталось сделать. Почти все уже упаковано. Из личных вещей еще нужно взять одежду на смену да самое ценное из семейного архива.

Он переложил стопку бумаг и фотографий из картонного ящика в маленький кожаный портфель и защелкнул замок. О его семье Порученец не беспокоился. Что бы ни случилось, Елена сразу узнает и увезет их домой. Он вдруг ясно представил себе маленькую отчаявшуюся группку, стоящую на пустынном перроне в ожидании поезда. Впереди — дорога через всю страну и — никаких надежд. За ними наверняка будут следить, но вреда не причинят. Незачем.

Прочее зависит от Виталия. Парень хорошо запомнил инструкции, умеет действовать грамотно, знает пароли и пути отступления в случае срыва операции.

Разумеется, они оба прекрасно понимали, чем грозит провал. Неделю назад, в битком набитом кафе на Арбате Порученец спокойно и деловито объяснил племяннику суть и возможные последствия того, что они собирались предпринять. Сказал, что затеяли они нечто беспрецедентное. Эта операция вряд ли придется по вкусу Западу, но любимому их Союзу Советских Социалистических Республик пойдет на пользу. Так, возможно, удастся сохранить единство страны, раздираемой на части противоборствующими фракциями.

Виталий невозмутимо слушал, глядя на него поверх чашки кофе. Невозмутимо — ибо как можно вообразить конец света? Невозмутимо — потому что слишком чудовищным казался возможный провал. Рассудок отказывался вообразить последствия срыва и не в силах был охватить весь масштаб предприятия.

Некоторое время они молча сидели у окна кафе, глядя на русское лето. Итак, первая коммунистическая страна в мире на пути к тому, чтобы стать последней, думал Порученец. Восточная Европа уже возвратилась к прежнему, некогда искусственно прерванному курсу. У нее свой путь. Коммунизм не для них. И вообще, трудно представить, что их можно объединить в рамках какой-то единой системы. Михаил всегда мечтал о федерации государств всего континента, государств разоруженных — и потому вольных настаивать на своем и спорить до посинения. Но это, похоже, дело очень, очень далекого будущего. К тому же русские сильно отличаются от европейцев, они, как и прежде, нуждаются в сильной руке. Нет, не в той диктатуре, которая была в прошлом — беспощадной и никому не подотчетной, — а в честном и умном руководстве, способном принимать решения, не связанном мелочными ограничениями и не устраивающем референдумы всякий раз, когда какому-нибудь министру надо выйти в туалет.

Стараясь на время выбросить все это из головы. Порученец пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Что бы ни происходило, какие бы потрясения на тебя не обрушивались, проза жизни берет свое. Так и коротаешь свой век. Он заварил чай и перешел в комнату. Из ванной доносилось гудение электрогенератора, время от времени слышались поскрипывания, глухие стуки и шорохи, какие бывают в скверно построенном и пустующем здании. Эти звуки Порученец чутко улавливал. Не слышал он только слабый щелчок, когда открылась входная дверь и в темный коридор, по-звериному крадясь и пригибаясь, проник фотограф.

Перечитав письмо, Дэвид Рассерт положил его на письменный стол, с которого предварительно убрал книги и бумаги. Такерман сначала сочтет послание шуткой, но пустая квартира быстро убедит его в необходимости действовать, если он дорожит своей карьерой.

Этого дня Рассерт ждал много лет. Не то, чтобы он знал заранее, как все произойдет; скорее, причиной было желание вновь увидеть друга, вновь почувствовать силу его незаурядного интеллекта, интуиции и вдохновения.

Он часто задавал себе вопрос, откуда в этой закосневшей системе мог появиться столь необычайно живой ум. Впрочем, опытным старателям иногда удается найти самородок даже в вязком речном иле. Наверное, Михаил и был таким самородком. Одним из тех встречающихся в каждом поколении гениев, которым удается осуществить свое предназначение.

По привычке Рассерт еще раз обошел квартиру. Само собой разумеется, через несколько часов здесь перевернут все вверх дном, проклиная его последними словами, совершенно незаслуженно обзывая предателем, подонком из подонков. Он для них — неприметный маленький шпион, который долго таился в подполье и теперь, наконец, сделал свое грязное дело и убрался восвояси.

Неприметный… Рассерт посмотрел на себя в зеркало. Вердикт был строг: лицо усталое, землистого цвета. Ну а чего ожидать после неудачного брака и долгого сидения в вашингтонских кабинетах? После тридцати лет рутины, которую нарушили только несколько сильных разочарований? Из дома на службу, со службы — домой. Как белка в колесе. Совсем не по-американски.

Рассерт стер салфеткой пятно на зеркале, вернулся в гостиную, сел в кожаное кресло и положил ноги на журнальный столик.

Да, он не рожден для величия — куда там! Его душу разъела скука. С понедельника по пятницу неизменно один и тот же маршрут, нудные заседания и деловые обеды, во время которых он только ел, но ничего не говорил. Годы работы на того или другого начальника, поездки на уик-энд в Шенандоу и Оушн-сити, общение с Биллом и Салли, Диком и Ханной, какие-то фильмы, концерты — жизнь, катящаяся по наезженной колее, без слез и страстей, к тихой, неприметной смерти. Точка. Конец пути.

«Но сегодня все иначе. Что бы ни случилось, сегодня — особенный день».

Рассерт встал и в последний раз обошел квартиру.

Он обнял ее и увел от улыбающихся, лоснящихся лиц, от бокалов и музыки в крошечную переднюю, где стояли два стула и письменный стол. Голос… да, голос был как будто его, но слова!.. Таких слов Елена не слыхивала прежде, и эти чувства мог испытывать кто угодно, только не он. Она слушала, едва вникая в смысл, и вдруг поняла, что жизненная сила покинула его, что этот монотонный голос точно отражает состояние его души. Ничего похожего на его выступления на партийных съездах, игры кончились. Перед ней стоял опустошенный, согбенный человек с глубокими морщинами вокруг глаз. В какой-то момент она перестала слушать. Рядом ее сын, ее мальчик, которого она сейчас заберет домой, защитит, окружит заботой… Пока мир не станет добрее и лучше, а русский народ не возьмется наконец за ум. Ему бы пойти по стопам отца, но он предпочел другую судьбу. В шестнадцать лет, как многие сверстники, он бывал замкнутым и апатичным, но когда пришло время, сумел принять решение самостоятельно. Елена вспомнила: вот он прощается с отцом… обходит письменный стол, идет к ней… Потом внезапно какой-то провал — и вот она сидит в передней на стуле со стаканом воды в руке, и голова у нее разламывается от боли. «Наверное, в обморок упала. Стыд-то какой! Пережить войну, оккупацию и все остальное — и упасть в обморок, потому что сын сказал мне, что собирается уехать».