Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Рассвет застал их на маленькой станции в трехстах километрах от Москвы, где поезд застрял из-за неявки заболевшего машиниста-сменщика и отсутствия телефона у его напарника. Начальник станции был равнодушен и груб, но, простые души, они восприняли хамство как должное и даже почувствовали благодарность за его пустые обещания.

В Москву прибыли только к обеду. Взятый в дорогу хлеб зачерствел, а от колбасы остался крошечный хвостик. Эдуард извлек из чемодана и торжественно повязал себе на шею черный в белый горошек галстук, много лет назад принадлежавший Михаилу — в нем он впервые снялся для «Правды» — но не ставший с тех пор менее уродливым.

Выйдя на платформу и оказавшись в шумной людской толчее, они некоторое время растерянно переминались под ярким солнцем. Потом Елена собрала родню вокруг себя, смахнула прилипшие к платьям девушек хлебные крошки и проверила, все ли чемоданы на месте. Еще при подъезде к Москве она предупредила, что в больших городах полно воров. Удивленные глаза уставились на нее: неужто такое говорит мать генерального секретаря! Однако, сойдя с поезда и увидев столько людей, каждый на всякий случай крепко вцепился в свой чемодан.

Порученец возник словно из-под земли. Подталкивая гостей своими огромными ручищами к выходу, он поплыл в толпе, как большой корабль среди лодок. Только выйдя на площадь перед вокзалом, они поняли, что действительно находятся в Москве. Перед ними стояла старая, черная, поблескивающая хромированными частями, громоздкая «чайка» — символ верховной власти. Увидев ее, они так и застыли на месте.

— Добро пожаловать, — сказал Порученец, подталкивая их к машине. — Добро пожаловать в столицу!

Уже довольно далеко от вокзала Эдуард заметил, что направляются они не в Кремль.

— Эй, в чем дело? — Он застучал в стеклянную перегородку. — Нам не туда, мы же удаляемся от реки!

Порученец опустил стекло.

— Прошу прощения, но Михаил на несколько часов задерживается. Он попросил меня о вас позаботиться. Мы сейчас совершим маленькую экскурсию по городу. Потом вы отдохнете, примете душ, а после отправитесь за покупками.

Услышав эти магические слова, обе племянницы с улыбкой переглянулись: скоро должен наступить момент, о котором они мечтали с самого Шелепина. За пределами Москвы ходили легенды о ее магазинах.

Весь день гостей возили по закрытым распределителям, предназначенным только для власть имущих: там царила благоговейная тишина, столь несвойственная тем заведениям, в которых им приходилось бывать прежде. Елена только молча качала головой: как далеко они ушли от колхозных рынков и ужасных универмагов провинциальных городов! А продавцы — все в костюмах или специальных униформах!.. Она дала себе слово строго выговорить сыну за несправедливость. Разве за такую Россию они боролись?

В конце концов терпение у нее лопнуло: не обращая внимания на протесты Эдуарда, Елена чуть ли не силком выволокла девушек из ювелирного магазина, озаренного блеском золотых и серебряных безделушек, которыми были уставлены застекленные шкафы и витрины.

— Тебя что интересует, серьги? — спросила она Эдуарда, тряся его за плечо. — Ты разве девушка?

Он покраснел.

— А может, хочешь купить себе браслет? — продолжала она. — Целый день ездишь в этом раскаленном танке, вот, наверное, и перегрелся!

Они снова сели в машину.

— Пора отдохнуть, — сказала Елена Порученцу. — А то я скоро начну жалеть, что приехала. Да и девочкам надо привести себя в порядок к вечеру.

Они без приключений доехали до восточной границы города и высадились у стоявшего особняком серого здания. Кругом было так тихо и безлюдно, что только отдаленный гул напоминал о близости города.

— Куда мы приехали? — спросил Эдуард, с подозрением глядя на Порученца.

— В незаселенный дом особой категории.

— Все особой, да особой! — Елена цокнула от возмущения. — Почему это все здесь такое особое? А что-нибудь нормальное в Москве еще осталось? От власти так голова закружилась, что жить, как все, уже не хотят!

Они вошли в квартиру, маневрируя между коробками и ящиками. Елена вскипятила чайник.

— Вот так-то лучше! — заявила она.

Племянницы, судя по их виду, были другого мнения. Тем временем сидевший за рулем Виталий вышел из машины. «Теперь остается только наблюдать и молиться», — подумал он. Хотя помнил лишь обрывки запретных молитв, которые когда-то повторял за мамой, сидя у нее на коленях, чтобы, став взрослым, прочитать их в трудную минуту.

С самого утра в кабинете Анастасии царила гробовая тишина. Ни телефонных звонков, ни курьеров, ни тех людей, которые даже в солнечный день ходят в плащах.

Ее помощница сказалась больной, и никто, вопреки обычной практике, не принес служебную почту. Казалось, ее кабинет объявили зоной карантина. «Может, это и к лучшему, — подумала Анастасия. — Все равно работать я сейчас не в состоянии». И вновь, сидя в этом отрезанном от окружающего мира кабинете на десятом этаже южного корпуса готического здания МИДа, она почувствовала страх. Находясь среди людей, она решала многие проблемы с помощью находчивого ответа, улыбки, дерзкого взгляда, что создало ей репутацию хладнокровного и смелого человека. Приятно думать, что эта репутация, возможно, оправдана. Однако наедине с собой шутки уже не кажутся такими смешными, ответы — такими точными, а когда еще знаешь, что надо бы бежать, да вот только некуда, будущее представляется совсем не в розовом свете.

«Принимать решения всегда трудно, — размышляла она. — Мне всегда хотелось, чтобы не я, а кто-то другой прокладывал новый путь, избавив меня от необходимости делать выбор самой. Что бы я сделала, если бы в течение одной-единственной минуты мир оказался у меня в руках? Сгребла бы его сокровища в охапку или испугалась, сробела, отступила бы перед трудностями?».

Нет, сегодня вечером никто не примет решения за нее. Она пойдет к генсеку и поговорит с ним наедине: постарается переубедить его, будет спорить и настаивать, если потребуется. Ему пора определяться, куда идти: вперед или назад. С кем он? Она должна это знать.

Ровно в пять часов Анастасия спустилась лифтом на первый этаж. Милиционер у входа, как обычно, проверил пропуск. Она уже открывала тяжелую, из дерева и металла дверь, когда жизнерадостный мужской голос назвал ее по имени, сначала негромко, потом раскатисто, зычно.

Она обернулась: Шухин — обтекаемый, кругленький начальник европейского отдела с неизменной золотозубой улыбкой на румяном лице. Как поговаривали в МИДе, особенно широко он улыбался, когда увольнял своих подчиненных или стучал на них.

— Моя дорогая Анастасия, есть хорошие новости…

— Тогда не томите, — с легкой укоризной сказала она.