Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

— Завтра состоится совещание руководства пяти министерств. У нас будет возможность поставить вопрос об обеспечении государственной безопасности перед людьми, которые за нее отвечают.

— Замечательно!

— Конечно. Вот я и решил взять вас с собой. С тех пор как я здесь работаю, такое происходит впервые.

— А где это будет?

— На Лубянке, конечно.

Анастасия пристально посмотрела на него, стараясь определить по выражению лица, к чему готовиться. Похоже, хищник вот-вот бросится из засады. Он больше не улыбался, он широко открыл пасть и пускает слюнки.

— Привет, Дэвид! Можно войти?

С этими словами Джим Такерман, закрыв за собой распахнутую дверь, вошел в квартиру Рассерта. Он обладал удивительной способностью не замечать препятствий и барьеров у себя на пути.

— Да вы ведь уже вошли, — отозвался Рассерт.

— Хм, не вижу сборов в дорогу…

— Джим, вы по личному делу или по службе?

Рассерт переместился на диване из лежачего положения в сидячее, потом тяжело встал, потянулся.

— Э… С дружеским визитом. Извините за беспокойство.

Такерман смущенно втянул голову в плечи. Подобно многим облеченным властью людям, он легко терялся в самых простых житейских ситуациях.

— Садитесь, Джим!

— Вот что я хотел сказать… Мы собрались сделать сюрприз: устроить небольшую вечеринку перед вашим отъездом. Будем очень рады, если вы зайдете к нам часиков в девять. Я понимаю: наверное, не очень удобно приглашать в последний момент, но, черт возьми, вы ведь легки на подъем! Как-никак служба обязывает.

Такерман покраснел, будто только что излил душу. Рассерт вдруг остро ему посочувствовал и сам смутился.

— Спасибо, Джим… Правда, очень мило с вашей стороны… — Он принужденно улыбнулся. — Но, к сожалению, сегодня вечером я занят. Сами понимаете: прощание с Москвой, ужин с русскими друзьями… Я действительно ничего не могу переиграть.

— A-а, понимаю… Ну хорошо, ладно. Тогда увидимся завтра. Но если вы передумаете…

— Все уже решено, Джим. Я дал слово.

Такерман кивнул, бочком, по-крабьи, подобрался к двери и на прощание помахал рукой.

Несколько минут после его ухода Рассерт неподвижно сидел на диване, затем взял с письменного стола лист бумаги и начал писать Джиму Такерману письмо.

Криченков ожидал начала банкета без нетерпения. Он хорошо подготовился и знал, как все будет. Торжественный прием, а затем — традиционные составляющие советской политики: нож в спину, ритуальные обличения, показушное покаяние и, под занавес, ближе к ночи — передача властных полномочий, такая же быстрая и четкая, как смена почетного караула у мавзолея Ленина.

Он мысленно улыбнулся: «Кое-что мы научились делать качественно».

Конечно, надо подождать, пока гости разойдутся, а генсек устанет и размякнет от водки. Тогда они спокойненько припрут его к стенке и сломают. Психологически. Но, если понадобится, и физически. К утру он уже будет прописан по новому адресу.

Криченков скривил рот. Если бы только генеральный умел прислушиваться к намекам! Но советская политика никогда не отличалась тонкостью; здесь прокладывают себе путь дубинами. Жертвы неизбежны: либо политические принципы, либо — что бывает гораздо чаще — люди.

В общем-то, организовать оппозицию генеральному секретарю оказалось нетрудно — врагов у него хватало. Даже Криченкова удивило, как много высокопоставленных деятелей было готово вступить в борьбу. По их словам, нужно только открыть ворота крепости и впустить их. Нужен Иуда, который без лишнего шума выдаст жертву в нужный час.

Криченков встал. Этот час приближался.

— Вы готовы?

Порученец стоял в центре комнаты, среди открытых чемоданов, сумок и вороха оберточной бумаги. Первое семейство Советского Союза растерянно смотрело на него.

Елена облачилась во все черное. Солидность важнее элегантности; впрочем, черный цвет ей шел. Зато обе племянницы, несмотря на старания, по-прежнему походили на огородные пугала. «Одежду надо уметь носить, — подумал Порученец. — Хотя бедные девушки так плохо скроены, что любые наряды сидят на них как на корове седло».

Эдуард… ну, о нем Порученец позаботился заранее: отвел в сторонку и выдал темно-серый костюм и французский шелковый галстук, не слушая его протестов, что, мол, «для приема в Кремле костюм больно невзрачен».

— Тебе надо выглядеть в соответствии с ролью, — возразил Порученец, не уточнив, с какой именно.

Посадив родственников в машину, он шепнул сидевшему за рулем Виталию: «Поезжай. И учти: теперь тебе придется действовать по своему собственному разумению. Мне нечего посоветовать. Выкручивайся как можешь. И постарайтесь не ошибиться: ты сейчас между молотом и наковальней. Будь осторожен».

— А ты с нами разве не едешь? — спросила Елена, высунув руку и схватив Порученца за локоть.

— Приеду позже. У меня еще кое-какие дела.

— Ерунда! — заявила она, вылезая из машины. — Ты что-то скрываешь. Сказал нам только, что надо ехать в Москву на день рождения Михаила, поддержать его. И мы, простые люди, собираем вещички и едем. Почему? Зачем?

— Ваш приезд очень важен!

— Вот как?

— Елена… — Морщины на лбу Порученца стали как будто глубже. — Сегодня вечером должно кое-что случиться. Событие, которого мы ждем уже несколько месяцев, даже лет… — Он отвел ее от машины на несколько шагов. — Я знаю, вам будет нелегко. Но, честное слово, другого выхода нет. Вы скажете, что мы, мол, используем вас в своих интересах. Может, так оно и есть. А может, мы просим вас о помощи, как друга. — Он пожал плечами. — Простите нас. Простите сейчас — до того, как поедете!

Она все еще держала его за локоть.

— Вам мое прощение не нужно. Я просто бесполезная старуха. Ничего не сделала для своего сына с того самого дня, как больше тридцати лет назад он уехал в Москву. Тогда я уложила его вещи, собрала в дорогу еду и благословила на прощание, потому что я все еще верю в Бога. Сын не забыл об этом… — Елена вздохнула. — Он ничего не забывает. Ну а я…

Она сжала его локоть.

— Мать всегда готова помочь сыну. Пусть он уже мужчина, да еще такой важный, для меня он по-прежнему мой мальчик, ребенок, которого я брала на руки ночью, если он плакал; он бежал ко мне, когда падал и ушибался. Ведь это я его родила и отдала миру… Мы сделаем все, что потребуется. Каждый из нас.

Порученец проводил глазами автомобиль, который пересек пустырь и вырулил на шоссе. Когда машина исчезла из виду, он подумал: «Теперь уже нельзя повернуть вспять».

Маркус никогда не был пассивным наблюдателем. Никогда не ходил смотреть футбольные матчи, никогда не болел за свою сборную. Он всегда стремился действовать, играть, тренировать, организовывать.