Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Тупо посмотрев на нее, парень снова занял пост у двери. В армии с офицером, пусть женщиной, не спорят. Впрочем сейчас лучше вообще ни в какие споры не вступать.

Примерно через минуту поступил запрос. Старший диспетчер что-то коротко буркнул в телефон, потом снял наушники и подошел к Беляевой.

— Странно. Спецрейс Аэрофлота из Архангельска. Направляется к нам. Пилот говорит, что летит в Воркуту, но у него какие-то неполадки. Что делать?

— Разрешите ему посадку.

Краем глаза она увидела, что солдат опять идет к ней.

— Никому посадку не разрешать, — заученно выпалил он. — Никому — пока не будет другого приказа. Сообщите пилоту, что аэродром не принимает.

И тогда Беляева совершила поступок, который потом долго удивлял ее саму. Она поманила солдата к экрану радара, мысленно внушая ему: «Ну-ка, мальчик, посмотри сюда: видишь самолетик?» — и, когда он наклонился вперед, приставила к его шее выхваченный из сумки пистолет и прошептала:

— Молодой человек, этот самолет получит разрешение на посадку, потому что здесь командую я… Сядь на пол, руки под зад, и веди себя смирно!

Калейдоскоп впечатлений последних дней буквально ошеломил Маркуса. Казалось, его кошмары стали воплощаться в жизнь. Теперь, по зрелом размышлении, сомнения рассеялись. Круг замкнулся. Тренировочные полеты на Новую Землю, все возрастающий хаос в Кремле… Путь к спасению.

Маркус вернулся мыслями к Анастасии. Она удивляла его — и она сама, и та власть, какой в этой неразберихе все еще обладал правящий класс. Удивляла ее власть. Не та категоричность, с какой она приняла решение за них за всех — немедленно ехать в Шереметьево. И не то, как умело она заставила служащих аэропорта и милицию исполнять ее указания — попеременно то обаятельная, то жесткая и надменная. И не манера размахивать удостоверением, настаивая на льготах и привилегиях, не положенных простым смертным. Удивляло другое — ее убежденность. Твердая вера в свое право распоряжаться.

Только оказавшись в самолете «Аэрофлота», в хвосте которого расположился фотограф, она позволила себе расслабиться: закрыла глаза, положила голову ему на плечо и переплела свои и его пальцы. Но он знал, что в душе у нее смятение. Ей нужен был человек, на которого можно положиться во всем, за широкой спиной которого можно укрыться.

Самолет держал курс на северо-восток. Странно: когда Анастасия находилась рядом, Маркус испытывал какую-то головокружительную легкость. Мир казался игрушкой у него в руках.

Они дозаправились в Архангельске, где Анастасия опять вступила в яростный спор с работниками аэропорта, стараясь сбить с толку, не дать им времени на размышления. Да, у нее нет официального разрешения, в аэропорту не получали никаких инструкций на этот счет, да, рейс незапланированный… Хм, ну вот если под ее личную ответственность, если она готова взять на себя… если, если, если…

И вот они уже на финишной прямой. Действительно ли самолет летит быстрее или это только кажется?

Маркус подумал о «Сотруднике». Где-то он сейчас? Поставил, наконец, на нем крест? И, наверное, правильно сделал. Им бы давно понять, что эти игры не для него, не для Маркуса. «Безголовый раздолбай! Как на такого положиться? Хлопот не оберешься. Можно подумать, у него одного в трусах что-то есть!» Вот что они, небось, говорят, где им знать, как все это серьезно.

Не претендуя на высший пилотаж и нисколько не заботясь о пассажирах, летчик безбожно дергал самолет из стороны в сторону. О мягкой посадке не было и речи — он просто спикировал на аэродром.

Только когда самолет затрясло на бетонном покрытии, Маркус осознал, что они не успели выработать даже самого примитивного плана действий и приземлялись на замерзшем аэродроме, положившись, можно сказать, на русский «авось». Он вспомнил реплику одного из людей «Сотрудника»: «Серьезные события развиваются по своим собственным законам».

На аэродроме горели только сигнальные огни — все кругом было погружено во мрак. Выйдя наружу через аварийный люк, прибывшие на секунду остановились, потерявшиеся в арктической тишине, ничтожные — перед безбрежьем черных просторов.

Летчик остался в кабине. Как три тени, Маркус, Анастасия и фотограф потянулись к командному пункту.

«Может, его здесь нет, и все совершенно напрасно», — подумал Маркус.

Они остановились у входа на КП и огляделись. Сканирующая антенна радара крутилась на ветру как волчок. Внезапно взлетно-посадочную полосу закрыла стена дождя, и налетел ураган.

«Войти без стука, — размышлял Маркус. — В надежде на чудо. Такая вот нехитрая стратегия».

Но когда они вошли в теплое помещение и в глаза им ударил яркий свет, он все-таки не смог преодолеть острый страх.

Вдоль стен коридора, в котором они оказались, выстроились вооруженные солдаты. Но не они привлекли к себе взгляд Маркуса.

В дверях комнаты, предназначенной, по-видимому, для проведения инструктажа, неподвижно стоял человек в очках и сером пальто, с профессиональным интересом разглядывающий трех незваных гостей.

В четыре часа утра, сидя при неоновом свете, они услышали по Московскому радио сводку новостей, с апломбом прочитанную металлическим дикторским голосом… Словно только затем и прилетели в Заполярье.

Маркус глядел на Рассерта. «Как это я догадался, что ты здесь? — думал он. — Наверное, все дороги ведут к предателю, и, выходит, ты и есть предатель. Несмотря на крепкое рукопожатие и сухую ладонь — традиционные признаки честного и принципиального человека».

Опустив автоматы и, казалось, наполняя собой всю комнату, вдоль стен стояли солдаты в полевой мешковатой форме. Лица их были покрыты черной камуфляжной краской. Молчаливые неразмышляющие роботы, готовые выполнить любой приказ.

«В конечном счете все решает человек с ружьем, — думал Маркус. — Можно сколько угодно разрабатывать в тиши кабинетов планы и согласовывать их в самой дружеской обстановке, но на пути их осуществления рано или поздно встречаешь черного человека с оружием в руках. И все».

В глубине комнаты на невысоком помосте с неловким видом стоял казавшийся тут лишним Рассерт, поодаль от него — майор, командир спецчасти, а между ними восседал за столом генеральный секретарь.

Как и все присутствующие, он слушал по радио обличительные заявления о его, признанной им же самим, неспособности управлять страной, о приносимых им извинениях за ошибки (которых он не совершал); слушал произносимые с проникновенной искренностью, свойственной отъявленным лжецам, клятвенные заверения в продолжении политики реформ (которых никто никогда не продолжит).

Генеральный секретарь встал, выключил радио, снял пальто, снова сел и облокотился о стол с таким видом, как будто собирался открыть заседание Политбюро.