Евгений Иванов - Судьба ликвидатора [СИ]

Сташинский не первый год работал в разведке и прекрасно знал, что никто никогда не оставляет «технику» в помещении после проведения оперативно-технических мероприятий, но, тем не менее, ответил:

— Уяснил.

— Вот и прекрасно. — Потер руки Аркадий Андреевич, посчитав, что первый вопрос Сташинского закрыл. — Давай излагай суть второго вопроса.

— Моя жена беременна. — Также лаконично, без предисловий, заявил Богдан.

— Ни хрена себе. — Непроизвольно проронил полковник и откинулся на спинку кресла. — Это уже серьезнее.

Он нервно постучал кончиками пальцев по крышке стола. Это обстоятельство никак не вписывалось в план подготовки Сташинского.

— И что ты собираешься делать? — осторожно спросил он.

— А что тут можно поделать? — удивленно развел руками Сташинский.

— Ты что, идиот? — взревел полковник. — Неужели, в твоей дубовой башке не укладывается, куда и для чего тебя готовят?

Богдан молча стоял и слушал руководителя, опасаясь что-либо сказать в ответ. А тем временем, тот, не церемонясь в выборе эпитетов, продолжал закипать от возмущения.

— Вас дуроломов готовят для нелегальной работы в Западной Европе. Какой от вас там будет прок с ребенком? Родина ждет от всех нас конкретных результатов, а не пеленок с распашонками. Ты хоть отдаешь себе отчет, что ставишь под удар всю предстоящую операцию.

— А что мне теперь делать? — как школьник спросил Сташинский.

— Что делать, что делать, — передразнил его начальник. — Головой нужно было думать, когда на бабу залезал. А сейчас можно сделать только одно. — Полковник сделал паузу и, стараясь не смотреть в глаза Сташинскому, заявил. — Аборт.

От этого предложения у Богдана потемнело в глазах. Он был готов ко всему, но только не к этому. На аборт Инге не согласится никогда в жизни.

— Я думаю, моя жена на это не пойдет. — Буркнул в ответ Сташинский, не поднимая глаз на полковника.

. — Ну, надо же, она не пойдет? — с сарказмом повторил тот, — Вы посмотрите, какая принцесса. А кто ее будет спрашивать? Не для этого на тебя потрачено столько времени и средств, чтобы все бросить ради вашего будущего отпрыска. Короче так, через неделю ты мне докладываешь, что твоя жена сделала аборт, иначе пеняй на себя.

— А что будет, если она не согласится? — с вызовом спросил Сташинский.

Полковник тяжело задышал, его лицо заметно стало наливаться кровью.

— А ты не знаешь? Первый день работаешь в разведке. — Ехидно зашипел он. — Вылетишь из органов, как пробка из-под шампанского, причем без пенсии, без трудоустройства и без права выезда за рубеж. Немку твою отправят домой в Германию, а ты здесь начнешь свою новую жизнь с нуля. Изначально нужно было головой думать. Так что теперь сам решай, как жить дальше. А сейчас иди вон с глаз моих, видеть тебя не хочу. И запомни, через неделю жду с докладом.

Сташинский выскочил из кабинета начальника, вне себя от возмущения, обиды и ярости. Вернуться на занятия у него даже не возникло мысли. Он бежал домой, не чувствуя ног под собой. Еще ни разу в своей жизни он не испытывал подобного шока. Даже ликвидация Ребета и Бандеры не вызвали у него столь тяжелых эмоций, как этот приказ. На этот раз он должен был вновь убить человека, но только уже не врага, не предателя своего народа, а своего собственного ребенка. До этого момента, Богдан считал, что вполне способен себя контролировать, но оказалось, что и в этом он ошибался. Вне себя от перевозбуждения, он забежал в квартиру и, не заходя в комнату, сразу же влетел на кухню. Не обращая внимания на Инге, он вытащил из буфета початую бутылку водки и, едва сорвав с горлышка пробку, стал жадно пить ее, как воду.

— Что случилось, Богдан? — с тревогой в голосе спросила Инге. Она никогда не видела своего мужа в таком состоянии.

Сташинский оторвался от бутылки и молча посмотрел на свою жену. Затем, ни слова не говоря в ответ, вновь прильнул к горлышку.

— Хватит пить, — крикнула не него Инге и выхватила из рук бутылку. — Сядь на стул и скажи внятно, что произошло.

Богдан послушно опустился на табурет и, уткнувшись глазами в пол, тихо произнес:

— Инге, ты должна сделать аборт. Так требует мое руководство.

— Еще чего. — Даже не осмыслив услышанного, ответила женщина. — Это мой ребенок и только мне решать, оставить его или нет.

Сташинский тяжело вздохнул и с мольбой в глазах посмотрел на Инге.

— Тогда у меня по службе возникнут очень серьезные проблемы. Я думаю, что нам не разрешат быть вместе.

В этот момент, он вспомнил, что все помещения квартиры оборудованы микрофонами. Инге хотела что-то ответить, но Богдан зажал ей рот своей ладонью. Второй рукой он поднес указательный палец к губам, давая понять, чтобы она замолчала, а, затем, совершенно спокойным тоном предложил:

— Дорогая, давай выйдем на воздух, прогуляемся.

— Хорошо, — не понимая, что происходит, ответила Инге и пошла в коридор за плащом.

Когда они вышли во двор, Богдан уже вернулся в свое обычное относительно спокойное состояние.

— Инге, нам нужно сделать выбор. — Начал он. — Известие о твоей беременности мое руководство восприняло с большим возмущением. Они говорят, что не смогут послать нас за границу, если родится ребенок. Вполне возможно, что меня отстранят от нелегальной работы, а может быть, вообще выгонят из Комитета.

— Но это же прекрасно. — Наивно улыбнулась Инге. — Значит, вместе вернемся в Берлин и начнем жить, как обычные люди.

— Мы не сможем вернуться в Германию вместе. — Уныло произнес Богдан. — Боюсь, что после увольнения, меня вообще больше никуда за границу не выпустят.

Инге задумалась. Она сосредоточенно смотрела в одну точку, мысленно перебирая возможные варианты решения этой проблемы. Затем резко повернувшись лицом к Богдану произнесла.

— Поступим так. Аборт я не буду делать ни при каких обстоятельствах. Пусть меня отправят рожать в Германию, а ты останешься здесь. Но ведь на рождение ребенка тебя все равно отпустят ко мне. Вот тогда мы с тобой сбежим в Западный Берлин? — с надеждой в голосе предложила Инге. — Там попросим политического убежища. Сейчас так поступают многие беженцы из Восточной Германии.

— Но я не хочу быть перебежчиком. — Взмолился Богдан и взял Инге за руку. — Давай говорить начистоту, кто из немцев бежит в Западный Берлин? Подонки и жулики, стремящиеся любым способом делать деньги, а я не могу так. Я разведчик, понимаешь ты, — он со значением поднял указательный палец вверх и гордо повторил, — разведчик.

В ответ женщина резким движением освободила свою руку.

— Знаешь, Богдан, тебе здесь здорово забили голову пропагандой. Конечно, в мире нет идеального общества, но у вас здесь, в Советском Союзе, можно задохнуться от всеобщего рабства, серости и тотального дефицита. Поэтому передай своим начальникам, что я БУДУ рожать, — она сделала ударение на предпоследнем слове, — и буду рожать только в Германии, потому что не доверяю вашим коновалам. А как жить нам дальше, решать тебе, ты мужчина и ты должен принимать ответственное решение. Мою позицию ты знаешь.