Евгений Иванов - Судьба ликвидатора [СИ]

«Как же, держи карман шире, — с грустной иронией размышлял он, — найдут они мне новую работу или отпустят на все четыре стороны. Если я стал им не нужен, то без сожаления спишут меня, как отработанный материал, особенно теперь, когда на Западе возобновили следствие по делу об убийстве Бандеры. Кому нужен списанный ликвидатор, который сам по себе и без того не безопасный свидетель». Сташинский прекрасно понимал, что, исполнив смертный приговор сначала Ребету, а затем Бандере, автоматически подписал его и себе. «Что делать? Что делать? — молча твердил он, пытаясь найти выход из тупика. — Может быть, стоит послушать Инге и сбежать в ФРГ? — стал перебирать варианты Богдан. — Можно, но как долго мы сможем оставаться там в безопасности? Наверняка, найдется другой ликвидатор, который устранит меня так же, как и я своих жертв. Оставаться в Москве и ждать неизвестно чего? Глупо. Итог и без того ясен, в один из дней меня наверняка собьет на улице машина, которую никто никогда не найдет, да и вряд ли будет искать. Бросить Инге и вернуться к своей работе на условиях, которые выдвинет руководство? Тоже маловероятно. После всех перипетий со скандальной женитьбой и проверок они не поверят мне. Замкнутый круг какой-то получается».

Он встал со скамейки и, машинально отряхнув рукой брюки, поплелся, куда глаза глядят. Совсем скоро ноги привели его к «Яме», так назвали эту пивную москвичи-старожилы. На удивление, очередь там оказалась совсем небольшой, и Богдан, взяв чекушку водки и два бокала пива, наполовину заполненных пеной, отошел к столику возле окна. Сделав два глубоких глотка, он облегченно вздохнул.

— Завтра поговорю с Георгием Аксентьевичем, — решил для себя Богдан. — Как он скажет, так пусть и будет. Посчитает нужным ликвидировать — значит, так тому и быть, оставят на службе — значит еще поживу.

Допив второй бокал, он закурил папиросу и вышел на улицу. Через час он вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом.

Инге вышла ему навстречу и, потянувшись к нему всем телом, чтобы поцеловать, вдруг сразу отпрянула назад.

— Тебе противопоказано жить в Москве. — Помахав ладонью возле носа, произнесла она. — Ты очень быстро превращаешься в русского.

— А я и есть русский. — Огрызнулся Сташинский. — Мне в Германии надоело быть немцем. Я могу хоть здесь почувствовать себя тем, кем есть на самом деле?

— Да-а, — протянула Инге, — А кто в Германии меня учил хорошим манерам, читал стихи Гейне и Шиллера? Возил в Дрезденскую галерею? Или все это была только игра? Тогда кем ты был, немцем или русским? И даже, находясь в России, русским ты себя никогда не называл, а гордился тем, что украинец. Откуда тебе это двуличие?

— Все это было в прошлой жизни, забудь. — Буркнул в ответ Богдан и поднес указательный палец к губам. — Дорогая, давай лучше пойдем, прогуляемся, доктора рекомендовали тебе больше бывать на воздухе.

Инге по виду мужа поняла, что он не настолько пьян, как хочет казаться и, вспомнив о подслушивающих устройствах в квартире, стала молча собираться на улицу.

Не глядя на Богдана, она следом за ним спустилась по лестнице и лишь, когда они оказались во дворе, произнесла:

— Богдан, я так больше не могу. Мне надоело жить, как на сцене, зная, что каждый наш разговор становится достоянием гласности. Мне надоела это неопределенность, надоела эта страна, я устала жить в страхе и хочу домой. С меня хватит, я сыта вашим социализмом и вашими шпионскими играми.

— Инге, я должен тебе сказать одну очень неприятную новость. — Сташинский взял ладони женщины и поднес их к своим губам. — Тебе разрешили выехать рожать в Германию, но мне запретили выезд за границу на семь лет.

— Что-о? — не поверила своим ушам Инге. — Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться?

— Ну что ты, дорогая, нас никто не заставляет разводиться. — Попытался улыбнуться Богдан, но улыбка оказалась больше похожа на гримасу боли. — Просто ты должна смириться с тем, где я работаю и после рождения ребенка вернуться в Советский Союз.

— Нет, Богдан, если я отсюда вырвусь, — категорично отрезала Инге, — Я сюда больше никогда не вернусь, поэтому ты делай свой выбор: или наша семья или твоя работа.

Богдан тяжело вздохнул и отпустил ее руки.

— Я что-нибудь придумаю. — Он обнял жену за плечи и они, не торопясь, пошли через двор к оживленной улице, освещенной яркими фонарями. Сташинский полностью отдавал себе отчет в том, что ничего он уже не сможет придумать самостоятельно, настроение у него испортилось окончательно и не только от этого. В сложившейся ситуации Инге единолично сделала свой выбор и совсем не в его пользу.

Стояла поздняя осень. Деревья на улицах Москвы успели сбросить пожелтевшие листья и теперь грустно напоминали своими голыми стволами о приближении суровой русской зимы. В тон погоде на душе Богдана также стало грустно и тоскливо и видимо не столько от состояния природы, сколько от состоявшегося общения с Георгием Аксентьевичем. После нескольких месяцев забвения ему все же удалось попасть на прием к своему непосредственному начальнику, но эта встреча не оправдала тех ожиданий, на которые рассчитывал Богдан. Генерал, которому он доверял как собственному отцу, оказался на этот раз необычайно резким и жестким. Богдан надеялся получить от него поддержку или хотя бы дельный совет, но тот был непреклонен в своем мнении. Его позиция была однозначна — дальнейшая карьера Сташинского несовместима с Инге. О былых заслугах ликвидатора-орденоносца генерал уже не вспоминал, он в очередной раз озвучил то, что Сташинский уже слышал несколько раз от других руководителей ведомства. Сидя напротив генерала, опальный чекист ощутил себя полным ничтожеством, которого сначала тупо использовали, а затем раздавили и выбросили на помойку. За все тридцать лет своей жизни он никогда не чувствовал себя настолько униженным и беспомощным. Ему казалось, что жизнь закончена и впереди его ждет только пустота. Хотя, это было лишь первым ощущением, с которым Богдан очень быстро справился. Георгий Аксентьевич был опытным руководителем и не привык разбрасываться подготовленными кадрами. Он прекрасно знал психологию людей и умело этим пользовался. В ходе двухчасового общения, он все же предложил Сташинскому единственный, по своему мнению, реальный выход из сложившегося положения. Суть его заключалась в том, что Богдан продолжает жить некоторое время вместе с Инге, но при этом начинает новую многоходовую игру, касающуюся только его лично. Перед Богданом вновь неожиданно всплыла дилемма: либо он дальше работает в интересах КГБ, согласившись с планом генерала, и руководство «забывает» о его семейных проблемах, либо КГБ больше не нуждается в его услугах. В обоих случаях места Инге в жизни Сташинского не предусматривалось. Не смотря на участившиеся скандалы дома, Богдан все еще продолжал любить эту женщину и с трудом представлял свою жизнь без нее. Но в тоже время дальнейшая жизнь вне КГБ, его пугала гораздо больше, чем потеря семьи. В связи с этим, он был вынужден принять предложение своего начальника. Вариант, предложенный Георгием Аксентьевичем, казался ему компромиссным, он откладывал срок разлуки Богдана с женой на некоторое время, давая возможность надеяться на возможные перемены их отношений к лучшему. При этом, он оставался на службе. Вариант ухода из КГБ, Богданом даже не рассматривался. Невзирая на свой возраст, он не был новичком в разведке и прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оставшись вне системы, не только потеряет семью, но и, возможно, сам в ближайшее время станет объектом ликвидации. В связи с этим, Сташинский попросил у генерала время, чтобы все взвесить и принять окончательное решение.