Никэд Мат - Желтый дьявол [Т. 1]

В бледном рассвете из под тумана, над высокой болотной травой красные околыши шапок цепочкой рассеялись… колеблются — двигаются перебежками…

Ближе…

Уже развиднело… и солнце.

Полыхнуло траву — зарозовело в росе, заискрилась омытая.

И — как красные маки — японские картузы близко поднялись… и широкой цепью с равнением по рядам — в атаку марш…

…. — Японцы!.. японцы!.. — по редкой цепочке батальона.

Высокая тонкая фигура в папахе, бегом по цепи…

— Ребята — крепко!.. — не пори горячки… не стреляй… дождем, а потом в штыки… — и Флегонтов присел в середину батальона, опершись на винтовку.

Горгочет, двигаясь, японская колонна… Громкая гортанная команда офицеров…

Вот блеснула шашка — сейчас бросятся.

… — Японцы… японцы… — дрожью по рядам батальона.

Мертвая ждущая тишина да солнце!

Вдруг:

— Банзааай!.. — в ста шагах.

Дрогнул батальон, поднялся, и…

Но с пулеметных гнезд вовремя:

— Трррррр… та-та-та… та-та-та… та-та-та-та-та… — зарезали, застрочили и — стоп.

— Батальон, вперед!!. — хриплое…

— Урр-р-аааа!!! — ринулся…

— Все, Николай? — нагибается Ильицкий с броневика.

— Нет, вон еще один! — смотрит в бинокль Тонконогий, комфронта.

— Подождем?

— Конечно!.. — и по вертикальной лесенке, на броневую площадку и к Тонконогому:

— Какого черта, ведь отбили атаку — чисто!.. Ни одного японца — видите?..

— И уходим с фронта!..

— Что за чертовщина?..

Бууух…

— Видите? Сзади стреляют… а?

— Скорей! — кричит Ильицкий подходящему красногвардейцу, — скорей!

Тот бегом…

— Табак дело!..

Подбежал. Не может влезть — устал очень…

— На, руку! — и Николай принял от него винтовку, а другой за шинель…

Влез… тяжело дышит:

— Я ж говорил… разве мы… в силах воевать… против всех наций!..

Ильицкий не выдержал и раскатился: — сзади стреляют, впереди — никого.

…А здесь — «все нации»…

Броневик тихо стал отходить.

Фронт покидали без выстрела.

А в тыл — навели орудия.

Едем — приготовились…

На всякий случай…

— Чехи обошли, вот и отступили…

Длинный, черный капитан Сакович — спец, командующий войсками Приморского сектора, защищается.

Часто он вытягивает свою тонкую, жилистую шею и пальцем за воротник — выправляет его, точно он ему мешает.

Длинный салон-вагон.

Расширенное заседание командного состава фронта и Дальсовнаркома.

… Как быть дальше — японцы выступили…

Всех занимает неотвязная мысль.

— Вот кого нам благодарить! — и Краснолобов Ильницкому газету, через стол, передает: — Меньшевиков!

… — Вот, читай: «Нам не надо Дарданелл»… — и пальцем на заголовок — видишь, как упрашивает подлец Ходоров англичан снять с «Суффолька» дальнобойные орудия… Распинается…

— Упросил, сняли… а позавчера ими и садили по нам. — Николай из угла Ильицкому.

— А потом японцы пошли в наступление, — Сакович ободренно…

— А потом вы бежали… и со страху по своим стреляли… — Николай озлобленно.

— Ну, ну, это кончено! — и Краснолобов громко…

Чувствовалась накаленность атмосферы недоверия, плохой распорядительности командующего.

Краснолобов:

— Теперь нужно думать, как исправить… и все-таки перейти в наступление — обязательно… — разряжает атмосферу конфликта…

Но наступать!..

— Надо организовать партизанские отряды — хорошо вооружить, дорогу взорвать, да с магистрали долой… в сопки.

Никто не верит серьезности слов начальника левого фланга.

… — Паника… думают многие — струсил…

Но Ильицкий и Тонконогий поддерживают Николая. Краснолобов молчит: он хочет бороться фронтом…

— Лазо бы сюда — думает.

А Сакович наклонился к Чумаку на ухо:

— Жена бросила: к белогвардейскому офицеру ушла… Тот на него недоуменно…

А командующий еще:

… — И воротничков нет…

Чумак отвернулся, ничего не сказал… Не мог…

Встал, сплюнул, подошел к товарищу, говорившему о партизанских отрядах, хлопнул его по бритому затылку:

— Верно, брат — партизанить надо!

И вышел из салона.

… — В очередь! В очередь становись!.. — кричат из длинного хвоста.

Жарко, душно на станции… А хвост, извиваясь, бежит из станции на перрон, в станционный садик, там на пути к эшелону.

У столика в углу, потные, грязные сидят двое: Гапон — комиссар финансов Дальсовнаркома и Чумак — начхоз фронта.

— Получай! — и Гапон передает пачку косарей [6] Деньги выпущенные Дальсовнаркомом с изображением косаря. красноармейцам.

А Чумак ему же — чистый паспортный бланк:

— Заполни свое имя и фамилию! Просто…

И движется хвост.

Приморская армия получает деньги и паспорта…

— Довольно, повоевали!.. — разговоры.

— Разве мы можем против всех наций!..

— Верно!

— Ну, ты — «верно». — Гапон через дымчатые очки на него: — уже получал, хочет второй раз…

Шум, гам, ругня…

Не удалось — узнали…

— Дальше! Следующий…

И тянется хвост…

И это — не на одной станции — на многих: на Имане, на Бикине, на Розенгардовке…

Такие же хвосты.

Решили — приморскую красноармейскую часть армии мобилизованных распустить…

Распускают — рассчитывают:

— Даешь косари!..

В хвосте:

— А мы — в сопки! — и рабочий Временных Мастерских с Первой речки прикручивает покрепче ремешки сумки: — верно, товарищ Тонконогий!..

С ним уходит отряд, далеко — в тыл, к неприятелю…

Бодрые веселые ребята, все — красногвардейцы, все — рабочие.

Николай и Ильицкий прощаются с Тонконогим:

— Во Владивосток?

— Во Владивосток!

— Увидимся!

Без края в ширь, серым стальным зеркалом лег у Хабаровского крутика полноводный таежный Амур. Такой же неверный, изменчивый, как гуран [7] Амурский казак. , сахалинец со своим метким карабином в тайге, на шурфах, как обманчивое близкое марево синего Сихота-Алиньского хребта.

То безмолвный, беззвучный он катится в песчаных плесах хлебородной амурской житницы; то гремит, кричит и клекочет, прорываясь в Хинганских ущельях…

Вот по этому простору, от города Хабаровска, через трехверстную ширь переброшено чудо…

Амурский девятнадцатипролетный мост.

— Мост! — Ильицкий в купэ Краснолобову.

Гром — точно в туннель эшелон.

Переплеты, радиусы, широкие угольники длинными линейками быстро вбегающие в воздушную высь. Там — крепко схваченные верхней дугой пролета… Вертикальные угольники-столбы перемычек.

Легкость переплетов — кружево, тенями полос в окна пульмановского вагона.

Краснолобов к окну.

Тайшин, Максим и Гапон — в купэ считают оставшиеся от хвостов косари.

А внизу, под вагонами — хрустят и трещат шпалы — мягко поют рельсы. А ниже — бездна десятисаженная.