Никэд Мат - Желтый дьявол [Т. 1]

Здесь река Зея делала крутой поворот, широким плесом огибая плоскогорье, и уходила в даль, теряясь песчаными отмелями там, на той равнинной левобережной стороне.

Внизу, в лощине, на самом выступе плеса белела станица.

Отряд лентой спустился к плоскогорью, повернул в лощину.

— Стой! — гаркнул Либкнехт, подскакав к авангарду отряда, — здесь — лагерь…

— Составь! — команда: — повзводно и эскадронно! — И отряд, сначала сдвинувшись, быстро разливается по лощине.

Подтягивается, громыхая, взвод легкой полевой батареи: вьючные пулеметы снимаются с лошадей. Быстро там, здесь загораются костры, дымят походные кухни.

Конная разведка ушла в направлении города Зеи; выставлена застава, заложены секреты.

— Все? — принимает рапорт Либкнехт.

— Так точно! — говорит черный скуластый ад’ютант.

Это мадьярский отряд, — сильно потрепанный, но все-таки цельный и бодрый. Он уже и сейчас является ядром, вокруг которого нарастают разрозненные, потерявшие своих начальников, части.

Много среди них местных. Разговаривают, прощаются… расстаются…

Вот и сейчас из станицы пришли девушки, молодки, старики… Кучей стоят на пригорке — спрашивают своих. Кто-то всхлипывает.

В кучке запела гармоника…

— Эх, была не была, повидала… крой, браток, веселую, — и неунывающий аргунец выскакивает вперед, — ну, дивчины — на пару, кто?

Но девушки робеют, мнутся, молчат…

Грянула гармоника.

Топнул казак, подбоченился и… залился в трепаке.

И снова воскресла сечь, вольница.

Молодки ближе надвинулись, появились улыбки на лицах девушек. Подошли мадьяры.

— Иех, ну, и-и-дем!.. — плясун, проходя по ряду девушек, выхватил одну и завертел, закружил. Та не выдержала и тоже пошла-поплыла.

Суровые лица мадьяр улыбаются, старики кряхтят. Но у всех веселый огонек в глазах. Как будто сдуло все заботы, страх… и надвигающийся ужас будущего — идущих по пятам японских карательных отрядов.

С холма спускается конный, его сопровождают до отряда с заставы. Это ординарец по связи с отрядами.

— Начальнику отряда пакеты! — подает он ад'ютанту сверток.

Ильицкий и Либкнехт читают: первому — немедленно выехать в штаб на совещание, второму — с отрядом в ночь подтянуться к Зее для прикрытия разгрузки пароходов.

Пока Ильицкий и Либкнехт совещаются — ординарец успевает у походной кухни «пошамать», запастись на дорогу буханкой хлеба, поболтать с ребятами о фронтовых делах, присоединиться к плясунам.

— Сними хоть бомбы то! — кто-то говорит.

— Не мешай!.. — отмахнулся он, отдувая вприсядку, с перебором.

Бомбы на его поясе стукаются, бьют его по ляжкам — ничего, некогда парню.

— Взорвется, окаянный… — кто-то из стариков солдат сплевывает.

Молодки задорно смеются… — ординарец готов разбиться в лепешку — заело мастерового — с казаком тягается…

— Ординарец! — кричит Ильицкий, протискиваясь в толпу, — едем!..

— Иэх… не доделал!..

— Стружку взял, срезало, смеются, провожая ординарца из толпы.

— Едем, товарищ Ильицкий… — и через минуту два всадника скрываются за холмом.

Вечереет. Все уже поужинали. Артиллеристы готовят батарею в поход. Пулеметчики вьючат пулеметы.

А пехоте что: встала и пошла.

Не утихает веселье — еще не остыла встреча, а сейчас проводы… и поют кружком.

Солнце уходит за плес, розовеют пески отмелей той стороны; светятся новые бревенчатые хаты станицы, желтеет долина — горят в закатном зареве лица раскрасневшихся девушек.

— Ста-а-навись! — команда.

На минуту суматоха, потом — быстрое подравнивание рядов.

— Ма-арш!.. — разведка тронулась. За ней авангард — загромыхала артиллерия, пулеметы… арьергард — тут и кавалерия, и пехота, и обозы.

— Не отставай, не отставай!.. — кричат в отряде, — подравнивайся…

Либкнехт на коне пропускает отряд: все ли в порядке походной колонны.

Несколько ребят поотстало от отряда — это все из местной станицы. С одним идет молодка: они держатся за руки и молча шагают за отрядом; неловко свисает у красноармейца за плечом винтовка — она ему мешает…

А вот кавалерист.

Конному хорошо — он нагнулся с седла, обнял свою дивчину и целует, ему можно поотстать, — он нагонит…

Колонна отряда выравнялась, вытянулась и змейкой уходит за увал.

Последним с пригорка скачет кавалерист, карьером догоняя отряд.

Ему вслед смотрит девушка. Глаза ее, наполненные слезами, блестят, — заходящее солнце золотит ее щеки — она, раскрасневшаяся, улыбается, ветер холодком перебирает ее спутавшиеся косы — играет волосами. Она смотрит туда, в долину, куда скрылся отряд, прижимает руки к груди и смотрит-смотрит…

Смотрит и улыбается…

Хряст…

— Держи, держи! Эх — черти…

Поздно. Сходня ломается и гаубица вместе с передком обрушивается в воду, увлекая за собой сгружавших ее красноармейцев-артиллеристов.

— Сюда! На помогу — скорее, — и Ильицкий, вбежав по пояс в воду, начинает распоряжаться…

— Скажите Либкнехту, пусть даст роту… Да, ну же, поворачивайтесь живее…

Вскоре, зачаленная канатами, с дубинушкой гаубица выволакивается, увязая в илу обмелевшего берега, на лужайку.

Ильицкий, как лягушка, мокрый, отряхивается, фыркает, вылезая из воды последним; хлюпая болотными сапогами, идет к группе товарищей, стоящих поодаль.

— Ваши ребята — молодцы! — говорит он Либкнехту подходя, — золото…

— Что-то ты очень потолстел? — шутит Кальманович. Все смеются.

Но Ильицкий, сам зубастая щука, — от'естся за десятерых. И, ловко огрызаясь и парируя шутки, он садится на траву и начинает стягивать с себя кожухи.

— Вот лучше помогите, — протягивает он сапог одному из них. Кто-то ему помогает.

— Ну, как выгрузка? скоро кончите? — подходит Краснолобов.

— Часа через два все сгрузим, — подходит грязный, запыхавшийся Тайшин. Револьвер у него болтается на спине — Тайшин типичный штатский, бывший народный учитель. Он не знает, как обращаться с револьвером, как его прицепить. Это было всегда предметом шуток, но теперь не время шутить.

— Можно к двенадцати назначить поход! Командующий знает?

— Командующий… — и Краснолобов зло кривится в улыбку, — баба он! — Решительно:

— Либкнехт, возьмите командование над эвакуацией и всеми колоннами. — Подумав: — Саковичу скажите: пусть остается начальником штаба.

— Ест! — и мадьяр прикладывает руку к козырьку, хочет идти.

— Чтоб к двенадцати все было готово, — бросает ему вслед Краснолобов.

Подумав — вот если бы Лазо… потом вслух:

— Японцы на одном переходе от нас… сумеем ли оторваться от них?..

Все молчат.

С барж доносится грохот сгружаемых снарядов, продовольствия, амуниции.