Джордж Джонас - Месть

Авнер решил действовать осторожно. Он не думал, что в письме бомба, но рисковать не стал. Ползая в темноте у своих дверей, он был бы прекрасной мишенью для прямого нападения или выстрела. Мог бы стать жертвой взрыва бомбы, управляемой по радио. К чему этот риск? Он подождет до утра, а там видно будет.

— Ничего особенного, — сказал он Шошане. — Иди спать. — Но сам он спать не мог.

Когда рассвело и на улицах появились первые прохожие, Авнер оделся и вышел из дома через заднюю дверь. Он обошел свой квартал, но ничего подозрительного не обнаружил. Подошел к главному входу и сразу заметил небольшой конверт, засунутый между дверью и косяком. На письмо-бомбу это похоже не было: конверт был слишком мал для этого и тонок. И все же действовал Авнер, не торопясь. Казалось, все было в порядке: конверт был плоским, не разбухшим, не влажным. Запаха марципана он тоже не почувствовал.

Осторожно распечатав его, Авнер обнаружил в нем фотографию дочери. Он сразу вспомнил, что этот снимок был сделан им самим летом. Единственный отпечаток. Пленку они сохранили, но, экономя, напечатали тогда ее только в одном экземпляре и отправили в Израиль родителям Шошаны. Снимок в конверте был из этой серии. Других не существовало.

Девочка была снята крупным планом: головка набок, лукавое выражение на личике и два пальца во рту.

На снимке, который Авнер держал в руках, вокруг лба Геулы были нарисованы четыре концентрических круга, а в центре — черная точка. Это была мишень. Его дочь — мишень! Авнер изо всех сил старался сохранить спокойствие. Это не были террористы. Террористы не стали бы посылать ему предупреждений. Зачем? Они просто попытались бы убить его, а возможно, его жену и ребенка.

— Вот что, — сказал он. — Я еду в Израиль. Так или иначе, но это должно быть улажено.

— Нет, — сказала Шошана. — Я тебя не отпущу. Мы спрячемся. Я не боюсь. Ты не поедешь. Я устрою скандал. Я позвоню в «Нью-Йорк Таймс».

— Ну, ну. Дай мне подумать. Я ведь не уверен, что это их работа. Я говорю об Эфраима. Может быть, это затеял какой-нибудь из тамошних идиотов, которому захотелось прославиться. Я поеду туда и все объясню.

— Нет, — повторила Шошана. — Кто бы это ни был, ты не должен ехать в Израиль. Что касается твоего Эфраима, то он скорее всего скажет: «Я очень сожалею, но я ничего об этом не знал. Но поскольку вы здесь, займемся незаконченными делами». Ты думаешь, я их не знаю? Лучше, чем ты…

Авнер, пораженный, смотрел на жену. Она была права. Безусловно. Именно это сказал бы Эфраим. Во всех случаях. Независимо от того, знал он что-нибудь или нет. Независимо от того, был ли инициатором этого дела он или кто-нибудь другой.

— Геула должна ходить в детский сад, — сказал Авнер. — Мы не можем сторожить ее день и ночь. Мы должны работать. Я не думаю, что они действительно что-нибудь предпримут, но уверенным в этом быть, конечно, нельзя. Они вряд ли причинят ей вред, но могут ее увезти. У нас уже выбора не будет. Что же нам делать? Вот что — я позвоню своему брату. Я попрошу Бера приехать к нам.

— Где ты возьмешь деньги ему на билет? — спросила Шошана.

— Это я устрою, — сказал Авнер. — Не беспокойся.

Деньги он взял в долг у владельца такси, на котором работал. Обещал выплачивать их по частям, еженедельно. Его братишке, любимчику матери, был двадцать один год. Он только что отслужил в армии. Авнеру трудно было это себе представить. Для него он все еще был худеньким мальчишкой, которого мать оставляла на его попечение всякий раз, как он приезжал из армии на побывку. У Авнера обычно бывало не больше двух дней, но мать говорила: «Будь добр, посиди с ним сегодня, пока я схожу за покупками. Всего несколько часов».

Бер приехал. Он очень походил на отца. Авнер и сам хотел бы быть таким: голубоглазым блондином, похожим на немца больше, чем любой настоящий немец. Роста, однако, он был, невысокого. Отец в молодые свои годы был выше. И все же Бер был очень хорош собой: широкоплечий с узкой талией. Он, вероятно, это знал, и нахальная самодовольная усмешка кривила его тонкие губы.

Нью-Йорк мальчику понравился. Авнер был все еще героем в его глазах, и он ничего не имел против того, чтобы присматривать за Геулой.

Через две недели Бер вернулся домой, крепко держа за руку малышку. Он был невероятно взволнован. Из его рассказа Авнер узнал, что Бер поджидал Геулу у парадной детского сада. Вдруг подъехала машина какой-то иностранной марки, из нее вышли двое молодых людей. Как только дети высыпали на крыльцо и Геула побежала к нему, один из вышедших из машины преградил Беру дорогу, а второй попытался схватить девочку.

— И что потом? — спросил Авнер срывающимся голосом.

— Как раз в это время на улице позади меня показалась группа полицейских, — рассказывал Бер. — Они только что вышли из-за угла. Поэтому я их не видел. Но парень, который стоял передо мной, крикнул второму: «Полиция!» Оба тут же сели в машину и уехали.

— Он закричал «полиция»?!

— Это было очень странно, — ответил Бер, — потому что выкрикнул он это слово на иврите.

Ни Авнер, ни Шошана не посвящали Бера в свои дела с Мосадом. Поэтому его рассказ нельзя было приписать игре возбужденного воображения. Авнер просил его неотступно смотреть за ребенком, ссылаясь на то, что мол в Нью-Йорке — высокая преступность. Бывает, что детей крадут или пристают к ним. Одним словом, трудно было себе представить, что Бер мог выдумать историю о молодых людях, выкрикивающих слово «полиция» на иврите. Авнер не сомневался в том, что так оно и было.

Объяснение напрашивалось, само собой.

И ответ тоже.

Этот ответ Авнер начал подготавливать. Он работал упорно и настойчиво в течение целой недели. Один. Ничего не сказав об этом даже Шошане. Он работал так, как они его учили: не оставляя следов, избегая свидетелей, замечая все и оставаясь незамеченным. Он никогда еще так хорошо не работал. И через неделю закончил работу.

Был январь 1976 года. В один из вторников, в десять часов утра Авнер вошел в помещение израильского консульства.

— А вы, однако, нахал! — такими словами встретил его офицер безопасности, когда Авнер прошел мимо секретаря, не обращая внимания на его протесты. — Но, может, вы пришли расписаться?

Авнер вынул из кармана конверт и положил его на стол.

— Разрешите мне кое-что сказать, — начал он. — Когда я кончу, будете говорить вы. Все что угодно. Но только после того, как я закончу. Ваши молодцы пытались похитить мою дочь. Я не знаю, известно это вам или нет. Возможно, что вы и причастны к этому, так как эта операция проводится в Нью-Йорке. Возможно, и нет. Я не настаиваю. Я здесь знаю только вас. Поэтому ответственность за все возлагаю на вас.

Авнер раскрыл конверт и вынул оттуда шесть фотографий детей. Он разложил их перед офицером на столе. На снимках были изображены дети в возрасте от четырех до семи лет. Двое мальчиков и четыре девочки. Снимки были черно-белые. Дети были сфотографированы на игровых площадках, в школьных дворах и на улице.