Джордж Джонас - Месть

Все эти размышления о бессмысленности усилий, о безразличии к их героизму, о том, что они не оценены по заслугам, наконец, о необходимости делить славу с кем-то, может быть, подсказаны этим ощущением страха? Не мог же он признаться самому себе, что боится. И все-таки его настроение имеет только одно объяснение — он просто трус, который старается найти своей трусости оправдание.

Авнер содрогнулся при этой мысли. Но — кто знает? — может, так оно и есть? Самое лучшее — вернуться в действующую армию. Просто отправиться в свою часть. И все сразу станет ясным. Он — солдат, как и все вокруг. Тем более в момент, когда страна нуждается в простых солдатах больше, чем в героях. Битва лицом к лицу. Первым захватить высоту. Первым забросить гранату в бункер противника. Действовать — и доказать самому себе, что он не трус. Это излечит его от болезни, которая вызывает судороги в желудке.

Нью-Йорк был в тревоге. Слухи о неблагоприятном для Израиля повороте событий заставили тысячи людей — иммигрантов из Израиля, американских евреев и неевреев — устремиться в аэропорты с тем, чтобы лететь на помощь еврейскому государству. Это создало дополнительные сложности. Люди, в военном отношении неопытные, пусть с самыми лучшими намерениями, не могли заменить настоящих солдат. Официальные лица в аэропорту пытались навести порядок, но натолкнулись при этом на сопротивление. Сообщения о том, что египетские армии переправляются через Суэцкий канал и строят там укрепления, а на некоторых участках продвинулись к «Лексикону» — главной дороге, идущей по израильскому берегу вдоль канала, — свидетельствовали о серьезности положения.

Авнер решил ехать в Израиль по своему настоящему израильскому паспорту. В качестве майора-резервиста части особого назначения он сможет получить билет на ближайший рейс самолета израильской авиакомпании «Эль-Ал». Что касается последствий, то о них он будет думать когда-нибудь потом. Он, правда, ничего страшного не ждал. Нынешняя ситуация ни в какое сравнение не шла с ситуацией, когда он самовольно прилетел в Тель-Авив перед рождением Геулы. Теперь, в крайне опасной обстановке, никто не стал бы укорять его за то, что он возвратился в Израиль, не имея на это специального разрешения. Израиль был так мал, граница между победой и поражением настолько зыбкой, особенно при современных способах ведения войны, — что и без специальных разрешений было ясно, что именно надлежит делать каждому израильтянину во время войны. Даже если в будущем ему грозит наказание за самовольство, Авнер мог рассчитывать на снисхождение.

Из аэропорта он позвонил Шошане и попросил ее приехать.

Шошана приехала и привезла с собой Геулу. Десятимесячная девочка показалась Авнеру очень симпатичной. Он впервые взглянул на нее не просто с любопытством — он вдруг почувствовал, что это его дочь. Авнер поцеловал их обеих — ее и Шошану. Шошане он оставил номер телефона одного из своих друзей, с тем, чтобы она попросила его встретить Авнера в аэропорту Тель-Авива на машине. Телефонный разговор с Израилем практически получить было невозможно. Штаб части Авнера располагался южнее Хайфы, в одном часе езды от аэропорта Лод. Как и многие в Израиле, Авнер счел нужным приехать в часть в частной машине. И попал в историю.

Самолет прибыл в Лод без приключений. Друг Авнера ждал его с машиной. Они обнялись. Авнер взял ключи, бросил свой чемодан на заднее сиденье и через несколько минут уже ехал по дороге на Хайфу. Он успел проехать не более километра, как его остановила красивая, но строгая девушка в полицейской форме.

— Что случилось? — удивленно спросил Авнер. Он даже не превысил скорость.

— Вы что, не знаете, какой сегодня день? — возмутилась девушка.

Еще секунду Авнер смотрел на нее в недоумении. Потом вспомнил. И он, и его друг впопыхах совсем забыли, что из-за нехватки бензина в Израиле были введены ограничения на пользование машинами, и, для того чтобы иметь право ездить, необходимы были специальные талоны, разные для каждого дня.

Было воскресенье, а талон на машине Авнера не соответствовал воскресному дню.

В Израиле во время войны это считалось серьезным нарушением порядка. Протестовать было бесполезно. Девушка-полицейский препроводила его в помещение транспортного суда.

За столом, во всем своем официальном великолепии сидел пожилой галициец с аккуратно подстриженными седыми усами.

Авнер пытался, как мог, оправдать свое поведение. Он объяснил, что только что прибыл из-за границы, что он офицер запаса, что он торопится присоединиться к своей части и участвовать в войне. Он понимает, что нарушил порядок, но все дело в том, что он уже давно не был в Израиле, забыл об этом, что…

— Если только можно, пожалуйста, разрешите мне продолжать путь, — закончил он свои длинные объяснения.

— Конечно, можно. Но сначала уплатите штраф. — И галициец назвал сумму в двести израильских фунтов.

Сумма была невелика, но у Авнера не было израильских денег.

— Можно мне заплатить позднее? — спросил он.

Во взгляде галицийца была ирония человека, которого так просто не проведешь.

— Сначала разреши вам ехать, — сказал он. — Теперь дай вам отсрочку с уплатой штрафа. А что если вас убьют? Кто тогда будет за вас платить этот штраф?

— О Боже! — только и сказал Авнер, глубоко вздохнув.

И все же как хорошо было дома.

Трагический для Израиля день был днем ликования для арабских патриотов во всем мире. В течение двадцати пяти лет, со дня основания Израиля, арабы не выиграли не только ни одной войны с Израилем, но и ни одного сражения. Переброска египетской армии через Суэцкий канал 6-7 октября 1973 года расценивалась прежде всего не как военное достижение, а как восстановление поруганной чести. Мужского начала. Это ощущение было неподдельным и глубоким. Например, сирийский бард Низар Кабани, в поэме, написанной в эти дни и посвященной победам египетских армий, непосредственной темой своих стихов избрал не военные действия, а любовный акт, который он описывал в следующих выражениях:

В нашем столетии поэзия занимает в арабской культуре значительно большее место, чем в культуре Запада. Она стала инструментом и ведущей силой, формирующей политическое мировоззрение и политическую активность. Она отражала и в известной степени создавала чувства и настроения воинствующего национализма, охватившие весь арабский мир.