Джордж Джонас - Месть

Саламэ, воспитанный отцом в соответствующем духе, естественно, принял участие в вооруженной борьбе. Но в силу своего происхождения он меньше, чем другие лидеры террористов, симпатизировал марксистским фракциям в палестинской организации. Это не означало, что он с ними не сотрудничал, когда дело касалось интересов палестинского движения. В Париже одним из его ближайших сообщников был марксист Мохаммед Будиа, который, как предполагали, с пятидесятых годов был коммунистом. Саламэ сотрудничал и с людьми самого правого толка, например, с организатором неонацистов в Швейцарии, который вел в Европе финансовые дела палестинцев, точно так же как во время войны делал это для нацистов [76].

Авнеру и его друзьям вопрос о поимке Саламэ казался более важным, чем все, что они делали до сих пор. Во-первых, он шел в их списке под номером один. Кроме того, в Израиле считали, что именно он был ответственен за убийство спортсменов в Мюнхене. Уверенности в том, что эту идею выдвинул Саламэ, быть не могло, но у Мосада было достаточно данных, свидетельствующих о том, что план операции и координация действий участников принадлежали ему. Таким образом, само понятие «террорист» ассоциировалось с именем Саламэ. В акциях, совершенных контртеррористами, так же, как и в акциях террористов, военные соображения часто уступали место чисто символическим представлениям: в таком контексте убийство Саламэ приобретало особый смысл, становясь как бы актом захвата знамени противника.

Вероятно, неудача Мосада в Лиллехаммере была связана именно с этим. Только одержимостью, как пеленой застившей глаза агентов, можно было объяснить те ошибки, которые они совершили. Не будь эта операция направлена против Саламэ, невозможно было бы себе представить, что опытные агенты допустили бы столько нарушений элементарных правил работы разведки. Даже многочисленность группы, отправившейся в крошечный отдаленный курортный городок — уже вызывала подозрения. Спрятаться там было негде. Уехать — можно только по двум контролируемым автострадам. Так что заранее можно было сказать, что поимка агентов была неизбежной. В любом случае — даже если бы не произошло роковой ошибки. Тем не менее эта операция как серьезная ошибка Мосадом не рассматривалась. И объяснялось это только тем, что Мосад, как и его агенты, был одержим идеей во что бы то ни стало, любой ценой уничтожить человека, олицетворявшего собой международный терроризм.

Однако посторонним наблюдателям ошибки этой операции казались прямо-таки невероятными. Например, двое агентов были арестованы в аэропорту в Осло в тот момент, когда возвращали взятую напрокат машину, желая сэкономить деньги за день проката. (Авнера это, правда, не удивило. Он хорошо помнил свою встречу с прародителем всех галицийцев, требующим отчетности за каждый истраченный грош.)

Нельзя сказать, что и Авнер не был одержим идеей уничтожить Саламэ. Но он дал себе слово, что никогда не допустит небрежности, подобной той, что допустили его коллеги в Норвегии. Его группа ни за что не повторит ошибок той команды.

События, однако, развивались так, что его группа повторила эти ошибки.

Почти повторила.

Мосад, занятый более неотложными делами, обнаружил непредусмотренное правилами присутствие Авнера, Стива и Роберта в Израиле только после 22 октября. Каждый из них присоединился к своей части как офицер запаса, прибывший в Израиль из-за границы. Их командиры не имели ни малейшего представления о том, чем они занимались после демобилизации из армии. Пока длилась война, никто ими не интересовался. В подразделении Авнера даже повара были отправлены на фронт. Он сразу получил свое оперативное задание и воевал на северном фронте с сирийцами и в Синае — с египтянами Третьей Армии. Ему посчастливилось уцелеть. Стив и Роберт тоже не пострадали. На севере была отбита у сирийцев гора Хермон, а дивизия генерала Шарона уже окружила египетскую армию на юге. В один из этих дней появился на западном берегу Суэцкого канала офицер в джипе, который вручил Авнеру приказ немедленно явиться в штаб Мосада в Тель-Авиве и которому было поручено посадить его в геликоптер.

По дороге Авнер раздумывал о том, застанет ли он в штабе Стива и Роберта. Но их там не оказалось. Зато там оказался Эфраим.

— Вы что, с ума все посходили? — закричал он, едва Авнер вошел в его кабинет. — Вы что, полагаете, что вы такие герои, что нам без вас войны не выиграть? По существу, я должен отдать вас под суд.

Тон был строгий, но Авнер почувствовал, что серьезных последствий, как он и ожидал, не будет.

— Я хочу, чтобы вы сегодня же покинули Израиль, — продолжал Эфраим. — Возвращайтесь в Европу и заканчивайте там свою работу. Если вы понадобитесь, мы вас вызовем. Я не хочу никого из вас здесь видеть, если на, то не будет специального разрешения. Ясно?

Авнер отдавал себе отчет в том, что Эфраим имеет право разговаривать с ним в таком тоне. Тем не менее его покоробило. Они вернулись в Израиль, потому что стране угрожала смертельная опасность. Точно так же, как тысячи других израильтян и евреев вообще. Конечно, дисциплину они нарушили. Но, к черту дисциплину! Выходило, что как только он подвергал свою жизнь опасности ради Израиля, как только делал что-нибудь, что не было предусмотрено его прямыми обязанностями, всегда находился какой-нибудь галициец, чтобы унижать его, отчитывать или штрафовать. И конца этому не видно.

Чувство возмущения овладело Авнером настолько, что он не смог сдержаться.

— Эфраим, разрешите вам возразить. Я ведь на вас не работаю. Припоминаете? Вы мною не распоряжаетесь.

В ответ на эту выходку Эфраим только рассмеялся.

— Уходите, — сказал он. — Уходите, пока я в вас чем-нибудь не запустил. Да, подождите минутку. Я кое-что вспомнил. Подпишите, пожалуйста, вот это.

Авнер взял лист бумаги с мелко напечатанным текстом.

— Что это? — спросил он.

— Прочтите, — сказал Эфраим. — Читать умеете, не так ли?

Авнер вновь взглянул на бумагу, но в тот момент не мог заставить себя вникнуть в текст и, вытащив ручку, поставил свою подпись. «Какой-нибудь очередной медицинский план, от которого я должен отказаться, — подумал он.

В Тель-Авиве Авнер решил перед отъездом повидать родителей. Сначала мать, потом отца. Ничего хорошего из этого не получилось.

Мать встретила его вполне формальными приветствиями. «Слава Богу, ты вернулся. Слава Богу, ты жив». И сразу перешла к другим делам — Израиль и предатели во всем мире, которые несут ответственность за эту войну. И вновь показалось Авнеру, что мать куда больше озабочена судьбой Израиля, чем его собственной. Трудности, переживаемые страной, затрагивают ее глубже, чем все то, что может произойти с ее сыном, который эту страну защищает. Все время Израиль. Израиль — так. Израиль — этак. Потом она заговорила о том, что надеется, что младшему брату Авнера, Беру, через несколько лет, когда он вырастет, не придется воевать.