Михаил Любимов - Как убивали Бандеру

После войны появились совершенно новые люди, они увидели Европу, отравились тем, что люди живут там лучше, чем в Стране Советов, проник в них тлетворный дух свободы, но не пролетарской, а буржуазной, появился вкус к частной собственности, тащили трофейное мешками и вагонами. Он с тоской вспоминал энтузиазм Уралмаша и Днепрогэса, ликующие толпы, встречавшие челюскинцев, героические полеты Чкалова… куда все делось? Будто и не строили социализм. Дать по рукам и по мозгам, прозападных ученых, всех этих вейсманистов и морганистов — в тюрьму или на задворки, Ахматовой и Зощенко — по мордасам, не забыть о заблудших композиторах, разных там Мурадели и Шостаковича с их какофониями вместо музыки, ну а сионисты совсем обнаглели, Еврейский Антисионистский комитет разогнать и расстрелять, актера Михоэлса — под грузовик. Врачи — под особый контроль, им никогда не доверял, разве кавказские долгожители видели врачей? Особо на подозрении врачи-евреи, правильно ли они его лечат? А тут залечили Жданова, закрутилось дело, начались аресты. И как всегда, призыв бороться с врачами-вредителями вылился в антисемитскую кампанию, евреев стали из автобусов высаживать, избивать, орать «жидовская морда». Всегда перегибы, хотя как отличить еврея от сиониста? В партии тоже бардак: только возвысил Вознесенского и Кузнецова, как они ударились в великорусский шовинизм и затеяли создать русскую партию. Ленина на них нет, пришлось расстрелять, а ведь жаль молодых ребят, ставку на них делал. Устал, от войны устал, от всего этого чертова строительства коммунизма устал, от морд соратников устал, да не просто устал — обрыдли эти морды. Устарели они, обюрократились, потеряли веру в коммунизм. Настоящий большевик остается большевиком и в жизни, ему плевать на роскошь, не случайно Ленин говорил, что из золота мы будем делать унитазы, истинный революционер не станет унизывать пальцы перстнями и вешать на шею бриллианты. Вот Троцкий, как стал наркомвоенмором, придумал ставку себе сделать не где-нибудь, а в юсуповском дворце в Архангельском — другого месте в Москве не нашел! Вспомнил угодья своего папаши — херсонского помещика! Жил как царь со своей Натальей Седовой, она в Наркомпросе работала, хорошо богатые усадьбы знала, подсказала муженьку. Вокруг сосны, полезный для здоровья воздух, шикарная мебель, картинная галерея с шедеврами, плавательный бассейн. Конечно, прикрылся домом отдыха для красных командиров, однако жил там до самой ссылки. И одевался особо, придумал себе форму — кожанку и всю свою шантрапу, по сути опричину, в кожу одел, вроде бы вызов буржуям, а на самом деле чистой воды буржуйство! Ну а за границей, естественно, шляпу носил, поближе чтобы к своим. Беда с этими шляпами! Молотов долго упирался, все кепку натягивал с косовороткой, стал наркоминделом, пришлось надавить — зачем выделяться среди буржуев? Надел шляпу, постепенно привык, вроде подходит к пенсне и к должности, самому понравилось, и до конца жизни не снимал. Вообще перед народом вожди обязаны входить в свой образ, как хорошие актеры: Ворошилов — в военной форме и с орденами, Калинин в косоворотке, под лапотного крестьянина, Молотов — в шляпе для заграницы и говяной интеллигенции, и Сталин в полувоенном кителе и, конечно, в сапогах, вроде бы всегда в походе, с трубкой мудрости, когда надо. Но быт — дело житейское, а в политике нельзя долго засиживаться.

Молотова (не зря Ильич назвал его «каменной жопой») отстранил, попал под влияние сионистов, Микоян увяз в торговле и обуржуазился, Маленков — рыхлая баба, хотя исполнителен, но какой из него преемник? Ворошилов недалек, Каганович туповат, Хрущев мудоват, хотя энергичный, Берия прекрасный организатор (атомные дела вытянул, молодчага), но может в любую сторону потянуть, беспринципен. Никого не осталось, а нужна твердая рука, которая завершила бы социалистическое строительство. Ничего, и не такие крепости приходилось брать большевикам. Убрать все политбюро? Народ не поймет. Хотя… если сделать красиво. На девятнадцатом съезде сделал неожиданный ход: предложил президиум ЦК числом 25 членов и 11 кандидатов вместо политбюро, которое «растворил» в президиуме — включил молодых министров, влил свежую кровь. Старая гвардия тайно заволновалась: вождь явно готовил что-то недоброе, следующий ход был по старой матрице, старых соратников на убой, что с ними мудохаться, слепыми котятами, да и что они могут со своим начальным образованием? Давно пора отобрать у партии хозяйственные функции, пусть занимается политпросветом. Господи, что за государство получилось?! Крестьяне паспортов не имеют, живут как крепостные — ну ладно, еще не доросли, граница на железном замке — это тоже правильно, буржуи не дадут нам коммунизм построить, лагерей много, повсюду органы — это временно, пока классовая борьба, но вот почему партийцы, даже сам Жуков, трофейное имущество после войны вагонами повезли? На хрена под 1 мая «Правда» печатает лозунги? Для кого они? На задницы клеить? Неужели прав был Иудушка, когда писал о перерождении партии?

Ночью тихо шагал по кунцевской даче, размышлял. На каждом углу охранник, черт побери! Глядишь, и пульнет в спину ненароком. Или спереди голову снесет. В саду тоже что-то шевелится, то ли коты, то ли убийцы. Охрану бериевскую разогнать, ездят шаблонными маршрутами, мозгов не хватает, останавливаются в людных местах, плохое дежурство на трассе, нет сотрудников на крышах. Перешел в соседнюю комнату к столу, выпил стаканчик нарзана и… потерял сознание. Очнулся от холода, понял, что лежит в луже мочи, хотел позвать, но ничего не получилось. Наконец, захлопотали охранники — хватились, дураки! — зажужжали, перенесли на диван, позвонили Игнатьеву, тот наложил в штаны, переадресовал Берия. Что же произошло? Отравили, но кто? когда? Неужели отравили? Посмели отравить? Ждал долго, наконец появились соратнички: перепуганный до смерти Маленков, хитрожопый лапотник Никита и сам Берия, предводитель всей компашки, глаза смотрят холодно и злобно. Вскричал: «Что мешаете отдыхать товарищу Сталину?!» Ничего себе — отдыхать! Распек охрану — и все отбыли досыпать, а его, Вождя, оставили умирать. Ничего, выживу, кавказцы — долгожители, думал он, а когда поднимусь, они у меня запляшут, шуты гороховые! Они еще повоют под жуткими пытками, живых крыс запущу им в кишки, они еще захрипят и забьются в муках, они еще покачаются в петлях на виселице, как главари рейха, как подонки Власов и Краснов! Докторов и в помине не было, лежал, и являлось ему в тумане разное. Всплыл телохранитель Карл Паукер, венгерский коминтерновец, в прошлом брадобрей и артист оперетты, как он умело шил сапоги, надставляя каблуки, чтобы вождь был выше! Вспомнил, как талантливо во время застолья изображал Карл Гришку Зиновьева перед расстрелом: двое охранников его держали, а он ползал в ногах, рыдал, лизал сапоги, просил пощады, ярко играл Карлушка, а еще лучше он брил его ежедневно, жаль, что его пришлось расстрелять. Тогда было смешно, а сейчас затошнило. «Рвота с кровью», — это доктор, появились наконец суки. «Надо обследовать на яд», — сказал врач. Все в дымке и где-то далеко-далеко из перешептываний понял, что уже состоялся пленум и его сняли со всех постов, хватило ума оставить хоть в членах ЦК. Вдруг вспомнил мальчишку в Сочи: «Как тебя зовут, сынок?» — «Валька!» — «А меня Оська рябой». Ха-ха. Катя Ворошилова просила врачей, чтобы не говорили мужу о ее заболевании раком. Любил ли его кто-нибудь так же? Промелькнула вся в черном мать, всегда жалевшая, что он не стал священником. А вот и любимая жена Надя, хохочущая, бросающая в него хлебными шариками в ответ, а потом — из «вальтера» себе в висок. Вот и дочурка Светка, Светка — хозяюшка, своенравная, умная, и Васька непокорный — загубят эти сволочи его, загубят! И снова Ильич, полный энергии, как тогда, за кружкой пива в Лондоне, а не такой, как в Горках, измученный болезнью. Нет, он не умрет. Не умрет! Не умрет!