Александр Витковский - За пять минут до ядерной полуночи

– Скажи, куда мы приехали? Где мы находимся? – тихо спросил он у водителя. Ответом ему был удар в живот тяжелым армейским ботинком. Он упал, корчась от боли и задыхаясь.

– Еще слово, и этим ботинком я выбью тебе все зубы, – рыкнул охранник.

Кое-как восстановив дыхание, Мохаммед потянулся к своей мотыге. Он готов был броситься на этого урода и пополам раскроить ему череп. Перехватив дикий решительный взгляд, бандит отступил на два шага, передернул затвор своего Калаша, загнав патрон в патронник, и навел его на пленника. Ощетинились стволами и другие бандиты.

– Только попробуй… – грозно предупредил он.

Конечно, будь надсмотрщиков только трое, можно было бы попытаться напасть на них. Ясно, что в смертельной драке лопата и мотыга не лучший конкурент автомату, но на близком расстоянии и у их обладателей были кое-какие шансы. Но четвертый головорез однозначно оставил бы последнее слово за собой, а через пятнадцать-двадцать минут на звуки выстрелов прибежали бы и другие террористы.

В безмолвии, надсадном дыхании и поте рабского труда могила вскоре была готова.

– Еще рой, вот здесь, – и один из охранников носком своего ботинка прочертил на земле линию сантиметрах в семидесяти вдоль края ямы.

Не отдохнув и минуты, пленники продолжили вгрызаться в каменистый грунт. Разбитая рука мучительно ныла, но Мохаммед свыкся с этой болью, как с неизбежным злом; правая ладонь с непривычки обросла водянистыми мозолями, которые вскоре лопнули.

Солнце уже на высоту копья опустилось над горизонтом, когда измученные пленники закончили свою работу и повалились на землю. Казалось, их ничто не могло поставить на ноги. Ничто, кроме автоматов, пинков и ругани.

– Раздевайся, – крикнул один из садистов водителю. И теперь уже не только Мохаммед, но и оба других пленника поняли, зачем была нужна такая большая яма.

Несчастный бросился на колени в ноги бандитам, обнимал и целовал их ботинки, умолял во имя Аллаха пощадить и не убивать его, пожалеть оставшихся дома больную жену, детей и внуков. А вооруженные отморозки, чувствуя свою силу, превосходство и безнаказанность, только ржали в ответ. Наконец им это надоело. Один из них пнул водителя в голову, а когда тот упал на землю, содрал с него длинную широкую рубаху дишдашу, туфли, затем, словно борец, используя удушающий прием, зажал своим локтевым сгибом шею несчастного, подтащил к краю ямы и поставил свою жертву на колени. Старик водитель за эти несколько часов из зрелого, но еще достаточно крепкого мужчины превратился именно в старика с распухшим от синяков и кровоподтеков лицом, трясущимися руками, дряблой грудью и сгорбленной спиной, уже не сопротивлялся. Он лишь беспомощно воздел руки к небу, шепча молитву, которую так и не успел закончить. Выстрел опрокинул его в яму, и он упал, неестественно переломившись телом и куда-то вбок вывернув руки.

– Этого, – бандит сплюнул в сторону уже давно остывшего и тоже раздетого тела, – тоже туда. – И он кивком указал на яму. – Вдвоем им будет веселее, гы-гы-гы…

Пленники подняли тело и, стараясь как можно бережнее, будто боясь причинить ему боль, дотащили до могилы и опустили в каменистую землю.

– Закапывай!

Лопатой и мотыгой узники довольно быстро завалили трупы и даже насыпали какое-то подобие маленького холмика, чтобы хоть как-то отметить могилу. Но один из бандитов разровнял невысокий бугорок своим ботинком, и теперь уже ничего не указывало на место погребения. Мохаммед с тоской и горечью подумал, что уже завтра, когда ветер обвеет потревоженную землю, а солнце высушит ее своим зноем, он не сможет отыскать это захоронение.

На краю деревни, куда они вернулись, тоже произошли заметные перемены. Бандиты рассортировали своих пленников на мужскую и женскую группы, которые теперь сидели на земле отдельно друг от друга. Практически на всех мужчинах не было верхней одежды, ее забрали боевики. Всюду валялись раскуроченные и до дна выпотрошенные чемоданы и сумки, какая-то мелочь вроде зубных щеток, рекламных буклетов и авиабилетов, на которую не позарились преступники. Часы, деньги, украшения, мобильники и документы лишились своих хозяев в первую очередь, перекочевав в карманы террористов. Мохаммед, его товарищ по несчастью и водитель остались без этого добра еще до того, как начали рыть могилу. По большому счету все это были пустяшные потери в сравнении с тем, что у водителя отобрали еще и жизнь…

Уже смеркалось, в окнах лачуг и палатках зажегся свет. На женской половине началось какое-то движение. Угрозами и руганью заложниц подняли на ноги и выстроили в шеренгу. Гогоча и скалясь, бандиты выбрали самых молодых пленниц, их оказалось десятка полтора-два, и погнали в сторону какого-то строения, напоминавшего водонапорную башню, даже не башню, а кое-как сколоченную вышку с огромным черным кубом наверху. Они плелись, обреченно опустив головы и безвольные руки. Оставшиеся пожилые пленницы повалились в ноги бандитам, ползли за ними, цепляясь за одежду и умоляя пощадить своих подруг. Их попросту распинали ногами, растащили за волосы, так и оставив лежать на дороге. Вскоре со стороны башни донесся шум льющейся воды. Похоже, заложниц просто окатывали струей из шланга. Еще через полчаса их мокрые, трясущиеся не столько от вечерней прохлады, сколько от страха, почти прозрачные тени в прилипшей к призрачным телам одежде скопом загнали в самую большую палатку, куда набились все бандиты кроме нескольких охранников, стороживших поникшую и бесформенную кучку сидевших на земле заложников-мужчин. Рядом развели три костра, чтобы в отблесках пламени можно было следить за пленниками. Сами сторожа укрылись ночным мраком, и лишь негромкий разговор, хохот, да иногда бряцанье автоматов о каменистый грунт выдавали их присутствие. Грязные, измученные, голодные пленники и помышлять не могли, чтобы совершить вечернюю молитву магриб или ночной намаз иша. Вскоре из ночной тьмы на непослушных ногах к кострам стали подбредать избитые и заплаканные пожилые женщины.

– Эти изверги сделают из них сигхе – временных жен… – обреченно глядя на пляшущие языки пламени, промолвила одна из женщин.

– Рабынь, сексуальных рабынь… – утирая слезы, всхлипнула другая.

И вдруг, словно подтверждая их слова, густую черноту ночи расколол истошный женский вопль, один, второй, третий, и вот уже лавина крика ужаса и боли будто в клочья распластала военную палатку и вырвалась в звездное небо.

Мохаммед зажал руками уши и уперся лбом в согнутые колени. Но от этих криков нельзя было спрятаться, негде было укрыться, нечем было их заглушить. Они врывались в него отовсюду, вгоняя в дрожь тело и в паралич сознание.

Потом были слышны только стоны, но вскоре и они умолкли, и только дикий хрип и утробный вой озверевших шакалов полз по округе, оскверняя весь мир и вселенную.