Арсений Замостьянов - Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– По-моему, мы славно поговорили. Как сделаете интервью – пришлите мне на подпись. Доверяй, но проверяй. За свои слова я отвечаю, но дополнения и купюры нежелательны. Как старый газетчик, я ваши хитрости знаю... У нас говорят: делу время – потехе час. А значит, нам нужно хорошенько подкрепиться. За годы жизни в России я мало-помалу растерял навыки грузинского гостеприимства. Но русское гостеприимство не уступит закавказскому. Для нас приготовлено вино и скромные закуски.

Сталин встал, повернулся и пошел к двери. Все двинулись за ним. В небольшой комнате был сервирован стол. Бронсон и Пронин сели рядом с хозяином.

– Что будете пить? – участливо спросил Сталин Бронсона.

– Да я в Советском Союзе к русской водке привык.

– Тогда рекомендую перцовку. Если будете пить водку – скоро захмелеете и с вами будет неинтересно разговаривать. А перцовка не такая крепкая. На вкус приятна.

Бронсон пожал плечами. Его блокнот был испещрен записями. По случаю журналистской удачи он готов был выпить все, что угодно Сталину. И Сталин лично налил ему стопку перцовки. Американец сразу ощутил ее острый запах.

– Я предлагаю выпить за здоровье нашего гостя! – с расстановкой начал Сталин. – Я его сегодня увидел в первый раз, как и он меня. Мы познакомились. Мне пришлось по душе его умение слушать, изучать, вглядываться в нашу жизнь. Мы ему, конечно, кажемся персонажами какого-то странного спектакля. Слишком уж не похож советский уклад на ту жизнь, к которой он привык у себя в Соединенных Штатах. И поэтому я...

Бронсону уже поднадоел монотонный голос Сталина. Хотелось скорее опьянеть, чтобы увидеть мир в ярких искаженных красках. А тут еще и перцовка «не такая крепкая»! Кто-то подложил Бронсону два добрых куска говяжьего языка, ложку пахучей горчицы и соленый помидор.

– Квашеной капусты ему положите! – беспокоился Сталин. – Я ее полюбил в ссылке. Да так с тех пор и не могу отвыкнуть. А в нее – сахарку. Простая, но такая вкусная русская пища. Я что-то нэ вижу на столе капусты...

Пронин нашел в углу стола хрустальное блюдо с квашеной капустой, осторожно взял его в правую руку и передал Бронсону.

– А я уже успел оценить это кушанье. Мы с господином Прониным уже участвовали в настоящих русских пирах. И я с удовольствием закушу перцовку квашеной капустой.

– А как аппетитно она хрустит! – улыбнулся Сталин. – И не захочешь, а нальешь вторую рюмку. Прошу, товарищи. А кто возьмет слово?

Руку поднял Бронсон. Захмелеть ему не удалось, и, чтобы не слушать Сталина, он решил самолично произнести спич:

– Мои дорогие советские друзья! Именно друзья, потому что за эти дни я стал относиться к вам как к родным, близким людям...

Сталин вслушивался в английскую речь. Он немного говорил по-немецки, более-менее хорошо знал латынь, а с английским сталкивался редко. И вот теперь пытался понять речь американца без переводчика. Когда слова переводчика подтверждали догадки Сталина – вождь улыбался. «Для журналиста он говорит скучновато. Округлыми общими фразами. Или он боится нас, или просто сам по себе является вялым деятелем – ни рыба ни мясо. Наши писатели говорят куда ярче. Даже когда увлекаются подхалимажем и аллилуйщиной», – так думал Сталин, которому уже осточертела пустопорожняя вежливость Бронсона.

Подали горячее: весьма прихотливое кавказское жаркое с таким сложным названием, что бывалый переводчик спасовал. Бронсон с аппетитом налегал на мясо в остром соусе – и, по совету Сталина, заливал пожар в утробе грузинским сухим вином.

– Сегодня нэмного нарушим режим! – сказал Сталин. – Попробуем и закуски, и горячее, и дэсэрт. В честь такого дорогого гостя мы можем себе позволить...

– А я могу себе позволить мешать перцовку с вином в честь главной беседы в моей журналистской судьбе, – сказал Бронсон и тут же встал. Сталин удивленно посмотрел на американца. А Бронсон с офицерской деликатностью спросил у переводчика: «Где я могу помыть руки?» Переводчик сам был впервые в столь заветном месте и в столь избранном кругу. Пришлось Пронину сопровождать американца в сортир.

– Господин Бронсон! Мне кажется, за время пребывания в СССР вы неплохо выучили русский язык?

Бронсон загадочно кивнул.

– Тогда я расскажу вам историю про кремлевский сортир. Если хотите – исторический анекдот.

Они остановились. Бронсон закурил и заинтересованно взглянул на Пронина.

– Несколько месяцев назад с товарищем Сталиным обедал наш гость из Франции. Лидер тамошней компартии. Очаровательный человек, между прочим. Где-то между горячим и десертом, после перцовки и сухого вина, он тоже захотел помыть руки. И провожать его вызвался сам товарищ Сталин, которому тоже потребовалась гигиеническая процедура. Возле писуара французу в голову пришла лихая шутка, которую он поторопился сообщить товарищу Сталину. Француз, кстати говоря, неплохо говорил по-русски, что вполне типично для деятелей Коминтерна. Он сказал, указав на писуары: вот единственное место в странах капитала, где рабочий держит средство производства в своих руках! И, представьте себе, товарищ Сталин ответил молниеносно: «Для социалистической страны это тоже верно!»

Бронсон не все понял из рассказа Пронина, но рассмеялся.

– А вы-то откуда знаете эту историю? – спросил он по-русски. – Вы что же, прятались за рукомойником?

– Я б вам ответил, господин Бронсон. Но простому ответу вы не поверите. А сложный – не поймете. Все-таки в русском языке вы еще не дока. Вот, например, я произнес: «дока». А вы и не знаете этого слова! А по-немецки вы говорите? Вот по-немецки я бы с вами побеседовал основательно.

– По-немецки – хуже, чем по-русски. Гораздо хуже.

Бронсон грустно курил неподалеку от мужской комнаты. Он смотрел в окошко, там в сумраке ноябрьского вечера переливались золотые купола. Пустынный тихий Кремль казался огромной осажденной крепостью. Бронсон запутался, заплутал в этой холодной стране. «Здесь невозможно работать. Все общество у них пронизано контрразведкой. Даже вот этот усатый журналист, несомненно, работает на НКВД. И не просто работает между делом, как наши газетчики. Это первоклассный агент. Я уверен, что он в совершенстве владеет английским. Но ему удобнее лгать, вилять, маневрировать. Я не успеваю за его кульбитами. Остается Виктор. Вся надежда на Виктора».

Когда они под ручку вернулись к столу, Сталин откашлялся в кулак и незаметно рассмеялся. Как сдружились эти журналисты! Что ни говори, а профессия сближает... Потом были новые тосты, слово брали Дэвис и Литвинов. Наконец, был десерт, и пошатывающегося Бронсона пришлось бережно нести к машине американского посла. Не было только одного: намека на террористический акт. И «кремлевский предатель» снова никак себя не показал.