Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа

– Господин Франц, – проговорил «Могу-лама», – васа жизнь в васих руках. Я помог вам лишь ососнать, что самолюбие – величайшая болеснь, а неспособность смиряться и беспокойный дух являются для болесней не просто дверьми, но и питают их рост.

– О, я благодарен, – воскликнул Малль, косясь на Пронина. Он судорожным движением поправлял галстук, застегивал брюки и поправлял рубашку.

«Лама» продолжал:

– Если селаете, я могу составить для вас лично комплекс упраснений – фисических и духовных, и тогда ваша подагра вас оставит, сердце окрепнет, а мужская сила сохранится еще долгие годы. И, главное, смирите гордыню, станьте естественнее. Откройте себя природе. Так усталый крестьянин подставляет лицо осеннему ветру с полей… Ветру больсих досдей.

– Да-да, я обязательно воспользуюсь вашими рецептами…

Василий встал и приготовился к прощанию. Воздел руки, соединил их и опустил на уровень груди. Малль, покачиваясь на неверных ногах, кивал и кланялся.

– Рад, если встреча была для вас небесполезной, – сказал Пронин, пожимая хозяину номера руку, – не забудьте, что вечером у нас оперетта. Нет ничего серьезнее несерьезного жанра. Я за вами заеду часа через три с переводчиком.

После этих слов гости покинули швейцарского дипломата и новоявленного ученика «Могуламы».

Даже в машине, вытянув ноги, Пронин не мог успокоиться. Все давился от хохота.

– Вася, милый, что вы там за баню устроили нашему ооновцу?

– Я? Иван Николаевись, сестное слово, нисего. Это самая первая ступень посвяссения в усеники. Он должен облобысать ступни наставника, десять раз пасть перед ним ниц, повторить несколько буддийских мантр… Кстати, сто касается болесней, то я знаю, сто они лесяться осень успесно. Он станет намного сдоровее. Тело надо раскрепоссять.

– Особенно тело дипломатического работника! – веселился Пронин. – А по-русски вы это как, специально для меня говорили?

«Могу-лама» посмотрел на Пронина, улыбнулся, и его узкие глаза сузились еще больше.

…А что же покинутый нами в самый разгар приготовлений к премьере Лифшиц?

Прикрепив все марки с именами к нужным креслам, Лифшиц удовлетворенно откинулся на стуле. Главное, чтобы ничто не сбивало диспозиции. За каждым из стрелков закреплялась своя цель. Каждый наблюдатель тоже закреплялся за определенным объектом. Лифшиц с сожалением оставил макет, на котором каждая марка занимала свое законное место, и встал, чтобы посмотреть на настоящий театральный зал.

Зрители уже начали собираться на премьеру. Лифшиц припоминал многие имена и лица. Практически все были ему знакомы. Охрана действовала вроде бы незаметно. Лифшиц, удовлетворенный, улыбнулся и закрыл глаза. «Механика работает четко! Так, теперь надо проверить служебный вход». Михаил сбежал вниз и театральными закоулками пробрался к черному ходу.

Здесь его глазам предстала картина вопиющего нарушения порядка. На улице толпились десятки незапланированных посетителей. Раздавались крики: «Я от N.N.!» (варианты разные) или «Позовите администратора!».

– Кому тут администратора? – прорычал Лифшиц, расталкивая охрану, сдерживающую незадачливых меломанов, еще не утративших надежду на контрамарки.

– Сейчас я вам выведу администратора! – Лифшиц все более распалялся. – Если через минуту не увижу вокруг этого дверного проема сто метров абсолютно свободного пространства, все, в это пространство попавшие, будут подвергнуты самому строгому административному преследованию!

Толпа невольно отступила от служебного входа.

– А вы кто такой? – послышался тихий тонкий голосок.

Лифшиц не удостоил обладателя столь слабого голоса ответом и продолжал:

– В течение всего спектакля проем должен быть свободным! Товарищ Кошмилло, вы будете лично отвечать за этот участок! И, снова обернувшись к начавшей редеть толпе «знакомых» и «полузнакомых» завсегдатаев, проникающих в театр через служебный вход, зловеще прорычал:

– Проход сегодня закрыт для всех.

Рассеяв толпу, Лифшиц, покрасневший, но довольный собой, поднялся по лестнице. Движение зрителей достигло апогея. Вечерние наряды столичных модниц контрастировали с большим количеством парадных офицерских и генеральских мундиров. Публика попроще была одета строго, но достойно.

Увидев входящего в зрительный зал Малля в сопровождении Пронина и переводчика Андрея, Лифшиц нажал на кнопку вызова, неделю назад проведенную в кабинет «директора оперетты» ребятами с Лубянки. Главный режиссер и лейтенант Прокопчук мгновенно появились в дверях.

– Давайте первый звонок. Все идет по плану. Я нахожусь в пункте номер один. Обо всех сюрпризах докладывать мне лично – и срочно. Есть вопросы?

Как и обещал, Пронин оказался в «Метрополе» ровно через три часа после того, как здесь побывал «лама». Подойдя к номеру Малля, он осторожно постучал в дверь.

– Войдите, – раздался голос швейцарца. Пронин открыл дверь и вошел в номер.

Чувствовалось, Малль изменился. Это был уже не тот самоуверенный и лощеный дипломат, стоявший с хозяйским видом на трибуне в проеме Триумфальной арки на площади перед Белорусским вокзалом. Франц Малль выглядел растерянно. Глаза его смотрели грустно и вопросительно. В них читалось ожидание очередного подвоха. Или, наоборот, ожидание ответа на волнующий его вопрос. Пронин решил не усугублять психическое состояние Малля расспросами.

– Давайте собираться в театр, господин Малль. Пора отдохнуть от ваших изнурительных восточных психопрактик!

– Да-да, – засуетилось дипломатическое лицо, – я уже почти готов. Вот, все на месте. Костюм, галстук… Как, вы находите, я выгляжу?

Малль торопливо подошел к зеркалу, внимательно оглядывая свою фигуру и сверяя увиденное с отражением.

– Вряд ли вы нуждаетесь в моих советах, дорогой господин Малль, – деликатно поддержал Пронин запутавшегося в своих чувствах дипломата. – Ваш внешний вид безупречен.

Малль облегченно вздохнул:

– Знаете что, господин Пронин, в вашей стране за одну лишь неделю я получил столько впечатлений, сколько не смог бы получить за год своей прежней жизни! Предчувствую, каким открытием станет для меня ваша новая оперетта.

– Завидую вам, господин Малль. Вы еще не разучились удивляться.

– Да, не разучился, – почему-то горестно проговорил дипломат. – Нам пора выходить?

– Пора, переводчик и охрана ждут внизу.

– Тогда – вперед! – Малль в последний раз окинул взглядом свое отражение в зеркале и, шумно выдохнув, направился к двери.

«Хорошо, что театр рядом. Если бы я сейчас усадил его в машину, где на месте шофера сидит Вася Могулов в форме чекиста, швейцарца точно хватил бы удар», – весело подумал Пронин, ведя Малля к филиалу Большого театра, где должна была состояться премьера оперетты Дунаевского.