Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа

– А вы нас – с долларовыми значками вместо глаз!

– Может быть, выпьете водки?

– А вы – отведаете моих бифштексов?

– Да несите же их, наконец!

– Наливайте.

– Ухх!

Пронин внимательно следил за одеждой Малля. Все чин чином: коричневые штиблеты, черные носки, белая рубашка с голубыми полосками, аккуратный воротничок. Он и в дороге ухитрялся держать фасон! Пронин ни разу не видел его в несвежей рубашке или в помятых брюках. Все те же серебряные запонки в форме герба, обе на месте. Не потерял, значит…

Повар принес на подносе две порции бифштекса, поставил их на столик, кивнул обоим. Пронин с удовольствием выпил еще одну рюмку водки: в дороге – святое дело, и принялся за мясное. «Этот Джеймс молчалив, как заправский английский повар из романов. И имя английское. Рыжие усы, бриджи – прямо из шпионского романа. Пухлые, вечно влажные руки. Повар. Признаться, я еще ни разу не слышал его голоса. Даже не знаю, на каком языке он разговаривает. Это непрофессионально, майор Пронин. Да и секретарь Вольф тоже пока ускользает от наблюдений. Пора бы взяться за изучение этого лысеющего молодца лично. Ведь это именно он осуществлял связь с американским военным ведомством из посольства Швейцарии».

– Понравился вам мой повар? – Маллю зачастую казалось, что он угадывает чужие мысли. – Джеймс, наш дорогой гид благодарит вас!

Джеймс степенно кивнул.

– Джеймс не мастак говорить, но на кухне он незаменим. Знаете, в моем возрасте о желудке беспокоишься сильнее, чем о здоровье родителей, потому что родители давно умерли от старости.

Нужно было смеяться, и Пронин откликался на каждую шутку гостя.

В собственном купе грех не развернуть курочку, взятую с собой в дорогу, да под хорошую «Столичную», которая так полюбилась офицерам в годы войны! Пронин пригласил Горбунова разделить с ним трапезу.

– Приобщайтесь, Андрюша, а я вам расскажу про наших швейцарских друзей. Курочка домашняя, Агашиного производства.

– Благодарю вас, искренне благодарю, Иван Николаевич. – Молодой переводчик отложил книгу Ремарка на немецком языке и придвинулся к столику для еды. – Да что вы все алюминиевой вилкой едите. У меня с собой целый набор из нержавейки, возьмите.

– Спасибо. Ешь, ешь, не робей. У тебя, Андрюша, ответственная работа, требующая знания не только простых правил приличия, но и сложного дипломатического этикета. Обратил внимание, как этот Малль одевается?

– В каком смысле?

– Ну, опиши мне, во что он был сегодня одет.

– Белая рубашка, галстук. Пиджак коричневый, в полоску. Он еще снял его во время обеда.

– Так, дальше.

– Ну, ботинки. Обыкновенные.

– Какого цвета?

– Черные, наверное.

– Наверное… – передразнил Пронин. – Ботинки у него, между прочим, были коричневые. Ну, а аксессуары?

Переводчик недоуменно посмотрел на Пронина.

– Браслеты, запонки, часы, значки?..

– Я не помню.

– Ну, что ты скис? Тебя же никто не учил в институте и на курсах запоминать одежду тех людей, чьи слова ты переводишь. Вот что, Андрей. Есть у меня для тебя задание. Если в Пятигорске или где-нибудь еще ты окажешься рядом с Маллем, а меня поблизости не будет, следи за его одеждой. За переодеваниями. Если заметишь что-то странное, непривычное – ну, например, в течение одного дня он поменяет галстук – сразу найдешь меня и сообщишь. Лично или через наших ребят. И еще. Главное. Следи за его запонками. Если увидишь, что на одном из рукавов запонки нет, – все бросай и срочно ко мне. Срочно. Опрометью. Есть вопросы?

– А если он совсем без запонок будет?

– То же самое. Пулей несись ко мне. И запомни: это – твое самое важное задание. От него зависит исход операции. И, конечно, постарайся все это делать незаметно, ненавязчиво. А курочку ешь, давай ее руками потроши, здесь все свои. Салфеток вон полна коробушка.

В поезде у Пронина произошла неожиданная встреча. «На свое горе я учу всех своих близких приемам конспирации!» – подумал он, узнав в одной из проводниц… Лену! Он увидел ее, открыв дверь в тамбур своего вагона, где хотел подышать воздухом после сытного ужина. Девушка искусно выказала свое удивление, после чего обхватила шею Пронина руками.

– Леночка! Почему ты здесь? – спросил действительно удивленный контрразведчик.

– Не могла оставаться в Москве, очень скучала…

– Господи, как же ты неосторожна! Ты хоть понимаешь, что я здесь не на увеселительной прогулке?

У девушки загорелись глаза:

– Серьезное дело?

– Очень серьезное. И помешать мне может любой нюанс.

– Значит, я для тебя – нюанс? Между прочим, хотела тебе помочь! Ты ведь можешь положиться на меня абсолютно во всем.

– Не придирайся к словам, откуда у тебя это… Не мне помешать – делу. Ох, уж эти добровольные помощники! Вот что, давай договоримся. Можешь играть в эти конспиративные игры, тем более что им тебя научил я.

– Великий учитель!

– …Но имей в виду, что в ходе операции нужно безоговорочно подчиняться командиру. Ты поняла меня?

– О да, мой командир!

– Если тебе дорога твоя и моя жизнь, будь поосторожнее. В поезде делай вид, что меня не замечаешь. Никакой самодеятельности – ни в коем случае! Ночью я приду в твое купе и дам надлежащие инструкции. Приедем в Минводы, я что-нибудь придумаю… А теперь – шагом марш в свой вагон!

Лена радостно чмокнула Пронина в тщательно выбритую щеку и шепнула на ухо: «Жду, мой командир…»

Закончив разговор с Леной, Пронин заметил секретаря Вольфа, наблюдавшего за ними из-за приоткрытой двери купе. Иван Николаевич тут же ретировался и через пять минут появился в коридоре, облаченный в новую полосатую пижаму и бархатный шлафрок, подчеркивавший достоинства статной фигуры бравого майора. За последний год он заметно пополнел, но все еще выглядел по-боевому. Лена ждала в коридоре. Он подошел к ней легкомысленной походкой командированного и – специально для Вольфа – потрепал по длинным распущенным волосам. В те времена московские дамы позволяли себе не думать о прическе только дома или в дороге…

И все-таки этот день принес неприятности. И главная неприятность носила прекрасное имя Лена.

Начиная с поездки на Кавказ, так и пошло: в отсутствие Пронина Андрей не отходил от Малля и следил за его костюмом и запонками. Швейцарец, почувствовавший в Пронине «стальную струну» коммунизма, не возражал: вежливый молодой переводчик вполне устраивал его в качестве собеседника. А Пронин отлучался все чаще, оставляя Малля с Андреем: теперь его интересовал секретарь именитого швейцарца, Юрген Вольф, ехавший на кавказский курорт в одном купе с молчаливым поваром. Перепроверка данных о секретаре Малля, заказанная Прониным еще до отъезда, показала, что никакой Юрген Вольф не был студентом парижской Сорбонны в период с 1930 по 1940 год. Да и в остальных французских университетах в эти годы такого студента-филолога не числилось. Что же касается молодости секретаря, якобы прошедшей в Богемии, то среди прочих Юргенов Вольфов, благополучно проживающих на родине до сих пор, один был замешан в коммунистическом движении, брошен в лагерь под Регенсбургом, где по документальным данным, собранным советскими оккупационными войсками, пребывал с 1938 по 1942 год. Сведений о побегах из этого лагеря найдено не было. После этого его следы теряются, поскольку последние документы об уничтожении заключенных перед сдачей территории были уничтожены нацистами. Но и эти факты говорили о том, что коммунист Юрген Вольф не мог бежать из Богемии в Швейцарию в 1940 году. «Кто же вы, герр Вольф?» – думал Пронин, выходя из купе радиста, передавшего ему расшифрованную информацию. Через Горбунова Пронин получил записку от Кирия: