Джон Ле Карре - Агент на передовой

— Эй, Джек! Ты меня помнишь? Питер!

Сначала он делает вид, что не услышал. Всё по уставу, недаром два года отучился в спецшколе. Потом поворачивает голову и, увидев меня, изображает удивление и радость:

— Питер! Дружище! Это ты. Глазам своим не верю. О’кей, хорош, садись в машину. Что он и делает. Мы символически изображаем объятия для зевак. На нём новенький бежевый плащ «Барберри». Он его снимает, складывает несколько раз и аккуратно кладёт на заднее сиденье, а вот музыкальный футляр держит между колен. Когда мы отъезжаем, мужчина на остановке кривит лицо, тем самым как бы говоря стоящей рядом женщине: видали? Старый педрила снял красавчика средь бела дня!

Я проверяю в зеркальце заднего вида, не последовала ли за нами машина, микроавтобус или мотоцикл. Вроде всё чисто. По процедуре я не должен сообщать Сергею, куда его везут, я и не сообщаю. Он похудел и кажется затравленным по сравнению с нашей первой встречей. Смоляные волосы растрёпаны, в томных глазах сквозит печаль. Тонкие пальцы проигрывают какую-то мелодию на приборном щитке. Тогда в общежитии они так же барабанили по подлокотнику кресла. Новенький спортивный пиджак из шотландского твида великоват ему в плечах.

— Что в футляре? — спрашиваю я его.

— Записи, Питер. Для вас.

— Только записи?

— Послушайте. Это важные записи.

— Приятно слышать.

Мой грубоватый тон его не покоробил. Возможно, он ожидал чего-то подобного. И всегда ожидает. Возможно, он меня просто презирает, как, подозреваю, презирал Джайлса.

— Есть ли у вас на теле или в одежде или где-то ещё, помимо записок в футляре, нечто, о чём мне следует знать? Микрофильмы, документы?

— Питер, пожалуйста, не надо. Ничего такого. У меня для вас отличные новости. Вы будете довольны.

О делах хватит, остальное после. А то вдруг он что-то важное скажет под шум дизельного мотора и громыхание машины — и я толком не расслышу, и мой рабочий мобильник не сумеет внятно записать и переслать в Гавань. Мы говорим по-английски и будем продолжать, пока я не передумаю. У Джайлса русский язык был никакой. И пусть себе Сергей думает, что у меня ничуть не лучше. Я заранее выбрал вершину холма в двадцати милях от города, откуда предположительно открывается красивый вид на болота. Но когда я останавливаюсь и глушу мотор, всё, что мы видим, — серая туча под нами да струи дождя, хлещущие по ветровому стеклу. По законам жанра мы уже должны были договориться, кто мы такие, на случай неожиданного вмешательства, где и когда мы снова встретимся, а также выяснить, есть ли у него какие-то неотложные проблемы. Но он уже положил футляр на колени, снял лямки и достал незаклеенный коричневый конверт с мягкой подложкой формата А4.

— Московский центр наконец со мной связался, Питер. После года молчания, — объявляет он со смесью академического презрения и сдерживаемого восторга. — Только пришло. Моя Аннета из Копенгагена порадовала меня прекрасным эротическим посланием на английском, а под ним скрывалось письмо от моего куратора из Московского центра. Я перевёл его на английский для вас. — Тут он вручает мне конверт.

— Сергей, минуточку. — Я беру конверт, но внутрь пока не заглядываю. — Давайте разберёмся. Вы получили письмо из Дании от вашей девушки. После чего, применив необходимый состав, вы проявили тайнопись, расшифровали её и перевели содержание для меня на английский язык. Всё сами, так?

— Всё верно, Питер. Наше общее терпение вознаграждено.

— И когда именно вы получили это письмо из Дании?

— В пятницу днём. Я глазам своим не поверил.

— А сегодня вторник. Вы ждали до вчерашнего дня, чтобы связаться с моим офисом.

— Все выходные, пока трудился, я думал о вас. Я был счастлив, что проявляю и мысленно уже перевожу этот текст, и желал только одного: чтобы наш добрый друг Норман мог разделить с нами этот успех.

Норман — псевдоним Джайлса.

— Итак, письмо от ваших московских покровителей находится у вас с пятницы. За это время вы его кому-нибудь показывали?

— Нет, Питер, не показывал. Загляните же в конверт. Я игнорирую его просьбу. Шок ему больше неведом? Академический статус так возвысил его над заурядными шпионами?

— А пока вы проявляли, расшифровывали и переводили тайнопись, вам не приходило в голову, что, согласно действующему приказу, вы обязаны незамедлительно доложить своему куратору о получении любой информации от ваших русских покровителей.

— Разумеется. Я так и сделал, как только расшифровал…

— …прежде чем самостоятельно предпринимать дальнейшие действия? Вот почему ваши дознаватели сразу забрали у вас проявочный материал, когда вы год назад прилетели в Эдинбург. Чтобы вы сами ничего не проявляли. Я понятно выражаюсь?

Подождав, пока мой гнев, который я бы не назвал совсем уж симулированным, уляжется, и не получив ответа, если не считать горько-терпеливого вздоха по поводу моей неблагодарности, я продолжаю:

— И где же вы раздобыли проявку? Заскочили в ближайшую аптеку и прочитали вслух все необходимые ингредиенты, чтобы любой стоящий рядом подумал: «Ага, ему нужно проявить тайнопись»? Или у вас есть аптека в кампусе?

Мы сидим бок о бок в машине и слушаем дождь.

— Питер, зачем вы так? Я же не дурачок. Я поехал на автобусе в город. Ингредиенты покупал в разных аптеках. Платил наличными, ни с кем не говорил. Я был осмотрителен.

Самообладания не теряет. Как и ощущения внутреннего превосходства. Пожалуй, он и в самом деле сын и внук заслуженных чекистов.

Только теперь я соглашаюсь заглянуть в конверт.

Первое: два длинных послания — сопроводительное письмо и тайнопись. Он скопировал и сфотографировал каждый этап проявки, и все распечатанные страницы для меня аккуратно собраны и пронумерованы.

Второе: конверт с проштемпелёванными датскими марками, на лицевой стороне — его полное имя и университетский адрес, написанные женской рукой, явно европейкой, а на обратной стороне — имя и адрес отправителя: Аннета Педерсен, живущая в доме № 5 на первом этаже многоквартирного дома в пригороде Копенгагена.

Третье: текст-прикрытие на английском, занимающий шесть убористых страниц и написанный той же женской рукой, что и адрес на конверте, восхваляет его сексуальную удаль в легкомысленных выражениях и утверждает, что сама мысль о нём доводит автора письма до оргазма.

Далее тайнопись: колонка за колонкой, группы из четырёх цифр. Ниже — русская версия, переписанная из одноразового блокнота.

И наконец, перевод на английский, еп clair , [8] Открытым текстом ( фр. ). персонально для меня, как бы не владеющего русским языком. Я хмурю брови, с выражением полного непонимания уставившись в русский текст, потом от него отмахиваюсь, беру перевод и перечитываю его дважды, пока Сергей постукивает пальцами по приборной доске, прикидываясь довольным и заодно снимая напряжение.