Николай Леонов - Операция «Викинг» [сборник]

— Забудем на секунду о вашей работе…

— О «твоей» работе, Борис, — поправил Сергеев.

— Как бы ты отнесся к другу, который подложил бы тебе такую свинью?

— Я не свинья, — сыронизировал Сергеев. — Николай мне объяснил, что не расскажет вам о нашей встрече, хочет, чтобы вы, не сговариваясь, рассказывали правду.

— Так и сказал? — возмутился Борис. — На него похоже. Ух, правдолюбец! — Борис снова взглянул на Сергеева, смирился и, пробормотав очередное проклятие в адрес Николая Зверева, начал рассказ:

— Прилетели мы в Монте-Карло восемнадцатого февраля, в шесть утра по местному времени. Подали автобус, доставили в гостиницу «Реджина», номера всем дали отдельные, с ванными комнатами, как полагается. Я проверял, пятьдесят франков в сутки такой номер стоит, — пробормотал Борис. — Николаю, как всегда, повезло. Ему дали номер за шестьдесят франков. — Он подошел к книжной полке, положил перед Сергеевым рекламный проспект. — Можете себе оставить.

— Спасибо. — Посмотрев на гостиницу «Реджина», Сергеев отодвинул проспект в сторону.

Сначала Борис говорил с трудом, словно переводил с чужого языка, но постепенно освоился, продолжал рассказ, пересыпая его шуточками.

— Был последний день Олимпиады. Я хотел смотреть по телевизору прыжки с трамплина, но Николай сказал, чтобы я не валял дурака. Пришлось со всеми тащиться осматривать город. Интересно, конечно. Проклятые капиталисты понимают толк в развлечениях. — Он обернулся к двери. — Девчонки там — все отдай, и мало. Почему бабы там хороши? Стирка, готовка — у них это не принято. Наших так распусти, тоже в кинозвезд превратятся.

Позавтракали, — он поднял глаза к потолку, — кусочек поджаренной ветчинки, ложка каши, не то перловой, не то овсянки; кофе, сок или кока-кола, на выбор. С их жратвы не разбежишься. Поехали на экскурсию, ну, я тебе уже рассказывал. Ничего крамольного я не помню.

— Николай Зверев выпивал? — спросил Сергеев.

— Нет, — ответил Борис и посмотрел на собеседника святыми глазами.

— Он говорит, что выпивал.

— Откуда? Там спиртное на вес золота. Ты знаешь, сколько туристу валюты дают?

— Чтобы ты, Борис, знал, что я тебя не подлавливаю и Николай мне это рассказывал сам, могу сообщить: к тебе в самолете обратился немец, попросил открыть фляжку, ты его к Николаю переадресовал. Они в самолете и выпили.

— Пожалуйста, — легко согласился Борис, — уж если на эту тему разговор зашел, могу под присягой показать: Николай пьет образцово-показательно. Я его за всю жизнь два раза выпившим видел, и то дома. Он сколько ни выпьет, только глаза блестят да говорит чуть медленнее. Он пьяных терпеть не переваривает, за столом с таким сидеть не станет. — Он говорил горячо и серьезно, смотрел Сергееву прямо в глаза. — О Николае в отношении водки многие сказки рассказывают, и я пошутить люблю. Злые это сказки и шутки. Вот в феврале завязал, пока работу не закончит, в рот не возьмет. Праздник, день рождения, свадьба, похороны — ни капли!

— Да, я видел, — сказал Сергеев, — два дня назад, у Новикова, ни рюмки не выпил.

— Ну вот, а басни о нем все равно рассказывают. Ты знаешь, Николай сборную страны тренировал? Нет? А как ушел? Все было нормально, ребята довольны, выигрывали. Потом приклеили ярлычок: пьяница. И привет. Конечно, он сам виноват. Если Николай выпить захотел, то выпьет при черте, а не только при большом начальстве. Ну, ему замечание сделали, он известно: подите, мол, туда и туда. — Борис свистнул. — Только его сборная и видела.

— Сейчас Зверев вроде не жалеет…

— Сейчас не жалеет. Тогда не сладко было. Сейчас пишет. Умереть можно! — Борис улыбнулся, не выдержав, расхохотался вовсю.

Он смеялся, по небритым щекам текли слезы. Борис вытирал их ладонью, продолжал всхлипывать. Сергеев не мог удержаться и тоже рассмеялся. Он смотрел на Бориса и, хотя не страдал излишней доверчивостью, не сомневался в его непричастности к расследуемому делу. Перестав рассказывать байки и хохмить, Борис стал добрым, обаятельным, главное, душевным. Не столько в словах, сколько в тоне, каким он рассказывал о Николае, чувствовалась любовь к другу. Кстати, у Зверева этого качества Сергеев не заметил. У Зверева скорее сквозило легкое пренебрежение. Борис, где-то безусловно признавая старшинство друга, относился к нему как к капризному, трудному ребенку.

— Что тебя разобрало? — спросил Сергеев.

— Ерунда. К делу не относится. — Борис махнул рукой, видно, ему очень хотелось рассказать, и Сергеев заявил:

— Так наш разговор уже давно к делу не относится. Расскажи.

— Понимаешь, Николай в школе по русскому языку три балла имел только потому, что у меня списывал. Мы все в одном классе учились. Первый хулиган был. Как он ни крутился, уж и мы ему все помогали, все равно из восьмого класса его за неуспеваемость выгнали. Теперь писателем стал. Когда о таких историях читаешь, то спокойно относишься. Прятался, прятался гений, ему надоело прятаться, он и вылез наружу. Но Николай-то точно не гений, уж я знаю. Если бы Петр начал книжки писать, я бы не удивился, он с детства в консерваторию ходит, в живописи разбирается, в кинематографе дока. Феллини, Антониони, второй план, сверхзадача. Все знает. А Николай спортом занимался да различными способами деньги зарабатывал. Его, как меня, хлебом не корми, дай детективчик посмотреть, ни одного не пропускаем. — Борис спохватился, взглянул вопросительно.

— Тоже обожаю детективы, — поддержал Сергеев. — Кто-то из современных умов сказал, что детективы любят все, но не у всех хватает мужества признаться в этом. Давно Николай начал писать?

— Тридцать мальчонке стукнуло, когда он впервые ручку взял. — Борис хотел рассмеяться, сдержался, тоненько хихикнул. При его массивной комплекции это выглядело очень смешно, и Сергеев улыбнулся. Он чувствовал себя свободно, подлил в рюмку коньяку, даже рваные тапочки, болтающиеся на ногах, перестали раздражать, создавали домашний уют.

— Когда Николая начали печатать — писать каждый грамотный может, я даже мировые письма пишу, — продолжал свой рассказ Борис, — когда его начали печатать, я не поверил, а Петр так чуть на стенку не полез. Он-то у нас известный журналист. Ну, он быстро придумал, что фантастику каждый может, один занимательный сюжет, ни тебе философии, ни психологии. Я, честно сказать, тоже пробовал, но… терпения не хватает. Николаю пустяк, он двужильный. Смеяться я стал так, вспомнил свою теорию. Я в нашей компании слух распустил, что он чемодан с рукописями нашел, аккуратненько их переписывает. Это, между прочим, точно. Вы не можете писать, я не могу, почему он может? И ведь печатают, вот в чем секрет. — Глаза у Бориса были абсолютно серьезные. Сергеев недоуменно пожал плечами.