Алексей Пшенов - Покрывало Изиды

Директор четвёртого “русского” отдела старший полковник Алекс Грубер проявил непростительную беспечность, посчитав, что Осокин после своего громкого разоблачения и длительной отсидки на родине напрочь растерял свои профессиональные навыки. Под маской недалёкого и усталого от жизни мизантропа до последнего момента скрывался специалист очень высокого класса, мгновенно почувствовавший, что он находится под колпаком. Грубер уже тысячу раз проклял тот день, когда решил установить в доме Осокина камеры слежения. Профессиональный разведчик выявил их, что называется на раз, и незамедлительно принял контрмеры. Надо было без всякой слежки грубо и прямолинейно арестовать Осокина по подозрению в шпионаже, и в поисках разоблачительных мемуаров разложить его дом на молекулы. Даже если бы рукопись не нашлась, то и Осокин, находясь под стражей уже никак не смог бы передать её в Москву. А в том, что мемуары всё ещё находятся где-то в Британии, Грубер не сомневался.

В наше время любую информацию можно отправить с одного края планеты на другой буквально в один клик. Но эта удобная простота лишает информацию всякой конфиденциальности. Любой самый секретный документ хоть раз попавший во Всемирную Паутину всегда можно отыскать, расшифровать и предать огласке. И Маевский и тем более Осокин прекрасно это понимали и поэтому не доверяли рукопись Интернету. Олигарх писал свои мемуары на ноутбуке, который никогда не был подключен к Сети. А теперь эти взрывоопасные воспоминания могут находиться на каком-нибудь миниатюрном чипе, который при современных технологиях можно вживить себе прямо под кожу. Это конечно перебор, и рукопись, вероятнее всего, записана на самую обычную флэш-карту, которую Осокин должен переправить в Москву. Для этого к нему должен был прибыть курьер. На эту роль идеально подходила его дочь. Но Катя была слишком открытый и уязвимый канал, поэтому кроме неё должны были существовать и другие связники. Однако ни в какие подозрительные контакты Осокин до приезда дочери не вступал и, соответственно, рукопись должна была перевезти именно она. Поэтому перед отлётом домой Катю следовало под каким-нибудь предлогом задержать в аэропорту и подвергнуть тщательнейшему досмотру. Но Осокин, зная, что находится в оперативной разработке, мог запросто отложить отправку. Впрочем, даже если флэш-карта с мемуарами будет найдена у Кати – то, под каким предлогом её можно конфисковать? Ни на контрабанду, ни на секретные материалы рукопись не тянула. Значит, придётся её просто скопировать и с извинениями возвратить хозяйке. А оказавшись в Москве, разоблачительные мемуары потеряют свою эксклюзивную значимость, как неопровержимый компромат и возможный инструмент давления на российскую элиту. А если Катя сумеет вывезти эти воспоминания незаметно, то их содержание кроме российского Президента вообще никто и никогда не узнает…

Вывод напрашивался один: ни Катя, ни тем более её отец никогда больше не должны покидать Британию и контактировать со своими соотечественниками. Но как этого добиться? Арестовать их обоих по подозрению в шпионаже? Но даже Осокину невозможно предъявить ничего конкретного, а что тогда говорить о его дочери? Оставалось только пойти на довольно рискованную авантюру – инсценировать покушение на разведчика-предателя и обвинить в этом Москву. Решение об операции принимали на самом верху, и оно было положительным. Даже если в скандальных воспоминаниях Маевского не было никакого конкретного компромата на российского Президента, то он наверняка имелся на его ближайшее окружение. А это очень важный козырь в политических интригах и экономических войнах.

Способом покушения было выбрано самое банальное в цивилизовнном мире отравление. А ядом – чтобы не было никаких сомнений в том, кто это сделал – разработанное ещё в Советском Союзе нервно-паралитическое вещество “Бальзамин”. За сорок лет после своего создания технология “Бальзамина” перестала быть какой-либо тайной, и синтезировать его не составило никакого труда. Нужно было только грамотно рассчитать дозировку и выбрать способ применения. Исключая возможную утечку информации, Грубер решил лично провести эту рискованную операцию. За три дня до отлёта Кати он вместе с начальником токсикологической лаборатории Стивом Мэйсоном заступил на ночное дежурство в фургоне наружного наблюдения возле дома Осокина. В шестом часу утра, когда жители ещё крепко спали, а улицу уже окутал плотный утренний туман, они вышли из машины и направились к жилищу своего подопечного. Одетый в угрожающе-раздутый оранжевый “скафандр” химзащиты Мэйсон был похож на инопланетного монстра и запросто мог довести до инфаркта какого-нибудь случайного прохожего. Грубер должен был его страховать на случай подобного форс-мажора. Правда, он сам в противогазе, болотных сапогах и долгополом прорезиненном плаще с капюшоном выглядел не менее нелепо-пугающе, чем его коллега. Подойдя к дому Осокина, Мэйсон расстегнул висевший на боку герметичный медицинский пакет и, тщательно отерев металлическую дверную ручку от влажного ночного конденсата, несколько раз прыснул на неё из стеклянного пульверизатора. Грубер, надевший длинные и плотные резиновые перчатки, всё это время предусмотрительно стоял метрах в пяти от него на газоне возле живой изгороди. Когда Мэйсон, окончив свою работу, отошёл от дома, он помог ему снять защитный костюм и тщательно упаковать его в толстостенный полиэтиленовый мешок. Завершив операцию, которая заняла не более пяти минут, контрразведчики разошлись в разные стороны. Мэйсон вернулся в фургон наружного наблюдения, а Грубер направился в стоявший на другом конце улицы неприметный серый седан. В восемь утра Мэйсон, как положено, сдал смену майору Самуилу Престону и дежурному сержанту и уехал. А Грубер продолжал следить за Осокиными из своей машины до того самого момента, когда они, вместо того, чтобы эффектно рухнуть на вокзальную платформу или на тротуар посередине Мэйн-Стрит, тихо и незаметно для окружающих отключились на лавочке в сквере Гилберта Честертона.

В плане операции никаких подставных медиков не существовало – всё должно было выглядеть максимально естественно. Предполагалось, что отравится только Осокин, а его дочь сама вызовет обычную скорую помощь, и потом останется в госпитале ухаживать за больным отцом. Но выйдя из дома, Катя по-детски взялась за отцовскую руку и тоже получила порцию “Бальзамина”. Теперь они оба неприметно умирали на садовой скамейке, и медлить было нельзя. Грубер уже хотел сам набрать три экстренные девятки, но тут в дело вмешался майор Самуил Престон. Увидев бедственное положение Осокиных, он вышел из фургона наружного наблюдения, вызвал неотложку, а потом вступил в абсолютно ненужный диалог с диспетчером. Грубер вовремя прервал эту излишнюю болтовню и едва ли не силой вернул сердобольного Престона на его рабочее место. Карета скорой помощи прибыла буквально через две минуты и отвезла едва живых пострадавших в Мэтфилдский окружной госпиталь, в который именно сегодня прибыл с проверкой санитарный инспектор из Лондона. Этим инспектором, проверяющим готовность медицинского учреждения к различным экстренным ситуациям, был начальник токсилогической лаборатории службы Ми-5 профессор Стив Мейсон. Когда в госпиталь привезли отравленных Осокиных, он осматривал именно реанимационное отделение и сразу же предложил свою квалифицированную помощь. Бегло осмотрев пострадавших, опытный профессор сразу поставил точный диагноз – отравление нервно-паралитическим веществом – подобрал необходимый антидот, лично подключил пациентов к аппарату искусственного дыхания и определил дальнейший курс их лечения. Как позже признавался Мэйсон, счёт шёл буквально на минуты, и он был уверен, что Осокин, в отличие от менее пострадавшей дочери, уже не выкарабкается. Но тот выкарабкался и спустя пять недель естественной комы пришёл в себя. А вечером в день отравления химики из токсикологической лаборатории подтвердили диагноз своего шефа и определили, что Осокины подверглись воздействию “Бальзамина” – нервно-паралитического отравляющего вещества, созданного в Советском Союзе ещё в конце восьмидесятых годов. Ресторан “Орисса” и сквер Гилберта Честертона тут же подверглись самой тщательной дезинфекции, а дом Осокина скрупулёзно обследовали химики и криминалисты.