Лен Дейтон - Берлинские похороны

Я успел завернуть только четыре шурупа, когда услышал шум подъезжающего грузовика. В гараже, как мне казалось, пахло кровью, поэтому, чтобы успокоить себя, я вылил на пол немного бензина и спрятал испачканный кровью плащ.

Я открыл ворота настежь. На улице уже стемнело, шел снег. Они въехали. Я помог водителю открыть задний борт грузовика. В дверях появилась фигура человека с автоматом марки «стен» в руках, фигура в старом кожаном пальто, которое приятно пузырилось в нужных местах.

— Не дури, Сам, — сказал я. — Даже для троих погрузить эту штуковину — задача почти непосильная. Опусти автомат.

Она автомат не опустила.

— Где Джонни? — спросила она.

— Опусти автомат, Саманта. Если бы ты знала, как часто происходят несчастные случаи с этими допотопными автоматами, ты бы так себя не вела. Неужели тебя ничему в Хайфе не учили?

Она улыбнулась, поставила автомат на предохранитель и опустила дуло.

— Джонни знает, что вы здесь?

— Конечно, знает, — сказал я. — Это его пьеса, но ты своего в ней никогда не получишь.

— Может, и не получу, — сказала она, подойдя ко мне почти вплотную, — но в этой проклятой стране у меня есть кое-какие интересы, так что я попытаюсь. — Она помолчала. — Мы уже знаем, что бывает, когда даже и не пытаешься — шесть миллионов наших соотечественников погибли тихо и покорно, поэтому отныне евреи будут пытаться. Возможно, я далеко не продвинусь, но этот парнишка... — она ткнула красным ногтем в сторону водителя, — ...пойдет по моим стопам, а за ним много других.

— Ладно, — сказал я. Она была права. Иногда совершенно неважно, каковы шансы и есть ли они вообще.

— Много других, — повторила она.

Я кивнул.

Кожаное пальто военного покроя шло ей. Оно хорошо сочеталось с ее мальчишески вызывающим поведением и автоматом. Она оперлась локтем о грузовик и встала, игриво изогнув руку, будто держала не автомат, а фотоштатив.

— Почему вы мне не сказали, что связаны с этим делом?

— Как? По вашему телефону? — отпарировал я.

— Я видела сообщение в газетах. Мы были беспечны.

— Вот вы как это называете?

— Человек, живший внизу, видимо, и квартиру мою взломал.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил я.

— Хайфа считает, что это сделали ваши люди.

Я пожал плечами и сделал знак пальцами, который у всех народов обозначает деньги.

— Какая часть из них в немецких марках? — спросил я.

— Все, — сказала она, — все в немецких марках.

— Хорошо, — сказал я. — Нам надо заплатить людям в морге за помощь. — Она все еще была настороже.

— Я дал ему один грамм амитала натрия. — Я махнул рукой в сторону гроба и медицинской сумки Валкана. — Он спокойно спит, кислородом мы не пользовались, но Джонни сказал, чтобы вы взяли с собой эту сумку и средства купирования. Дозу и время я написал прямо на лбу, так что если вы забудете предупредить других, с ним ничего не случится.

Она кивнула, опустила дуло автомата и попыталась сдвинуть гроб.

— Он не придет в сознание восемь часов с гарантией.

— Тяжелый, — сказала она.

— И последнее, прежде чем мы погрузим его на ваш грузовик. Деньги я хочу получить здесь. — Я вытянул руку точно так же, как в свое время это сделал Сток. Она пошла к кабине и из большой кожаной сумки вынула пачку новеньких стомарочных банкнот. Потом сказала:

— Вы понимаете, что мне ничто не мешает пристрелить вас и забрать Семицу. — Водитель вышел из-за грузовика. В руке он держал пистолет, он ни в кого не целился, а просто держал его.

— Теперь вы понимаете, почему Джонни не пришел сюда сам, — сказал я.

Ее лицо прояснилось.

— Конечно, — сказала она. — Я могла бы и сама об этом догадаться. Он настоящий «мистер Делай Ноги», этот Джонни Валкан. — Она неохотно отдала мне деньги. — Это вымогательство. Он не заслуживает такой суммы.

— То же самое говорили римские солдаты Иуде, — сказал я и положил деньги в карман. Мы принялись грузить гроб.

Какое-то время мне казалось, что мы не справимся, но в конце концов нам удалось поднять гроб на грузовик. Когда мы вдвинули его и закрыли задний борт (нам потребовалось на это три попытки), мы уже были не в состоянии даже говорить, мы стояли молча, вдыхая запах бензина. Я налил виски «Гленливет» в три припасенных Джонни пластмассовых стаканчика. Неожиданно меня стала бить дрожь. Горлышко бутылки застучало о стаканчик. Сам и водитель наблюдали за мной.

— Будем здоровы, — сказал я и вылил в себя дымящуюся солодовую жидкость.

Сам сказала:

— Вы наврали французским полицейским, что я работаю на немчуру.

— Да, — сознался я. — У меня такое вот необычное чувство юмора.

— Вы же знали, что я служу в израильской разведке.

— Ах, вот вы на кого работаете? — произнес я с издевательским удивлением.

— Угу, — ответила она, отхлебнув виски. Водитель наблюдал за нами.

— Для вас это игра, — сказала она, — а для нас это вопрос жизни и смерти. У египтян столько немецких ученых, что лабораторные руководства пишутся и по-немецки, и по-арабски. А с этим типом мы сможем сравняться с ними.

— Ферменты, — сказал я.

— Давайте не будем больше водить друг друга за нос. Мы в Израиле, конечно, можем использовать знания Семицы в области инсектицидов, но, как вы понимаете, это не главное.

Я промолчал. Она застегнула свое кожаное пальто доверху.

— На самом деле инсектициды Семицы — это нервно-паралитические газы! — продолжала она. — Уже много сельскохозяйственных рабочих сошли с ума. Инсектициды воздействуют на нервную систему, это самые страшные яды, известные человечеству. Верно?

Ей необходимо было подтверждение.

— Верно, — согласился я.

Она заговорила быстрее, убедившись, что ее задание было именно таким важным и значительным, каким оно ей и казалось.

— Когда-нибудь эти египтяне вернутся, — сказала она. — И весьма скоро. И вернутся они с оружием, которое разработают для них немецкие ученые. Наши люди в военных поселениях должны иметь возможность ответного удара. — Раздался стук пластмассового стаканчика о верстак. — Вот почему ни вы, ни я ничего по-настоящему изменить не можем. В этом заключена судьба еврейского народа, и нет ничего важнее этого.

— Если бы я знал, что он вам так нужен, то позволил бы выкрасть его прямо в Восточном Берлине.

Она шутливо стукнула меня по руке.

— Вы думаете, что мы бы с этим не справились? Если мы в чем-то и разбираемся, так это в городах, которые разделены стеной. Иерусалим разделен стеной со времени моего детства. Мы освоили все мыслимые способы перебираться и перелезать через нее, обходить ее, подлезать под нее.

Я открыл задний борт грузовика и погрузил туда два темных блестевших венка. «От старых друзей» — было написано на одном из них. Венок повис на ручке гроба.