Чингиз Абдуллаев - Бремя идолов

— Вы сказали, что мы прячемся на вашей даче? — продолжала допытываться Римма.

— Нет, — сразу же ответил Глебов, — не сказал. И не собирался говорить.

Мне важно, чтобы вас не преследовал этот тип, а где вы прячетесь — это уже другое дело.

— А если одним из людей, которые при мне сговаривались, и был депутат Тетеринцев, — предположила Римма. — Такого вы не допускаете? Что именно он один из заговорщиков?..

— Не допускаю, — даже повысил голос Главный. — Судя по рассказу Рыженковой, там речь шла о какой-то банде, о заготовке оружия. Вы думаете, что депутат парламента, человек, выбранный десятками тысяч людей, может оказаться втянутым в такую аферу? Конечно, нет. Это все проделки его помощников. У некоторых депутатов почти по сотне помощников, они не в состоянии физически контролировать всех. Это именно тот случай.

— Что нам делать? — упавшим голосом спросила Римма. Убежденность Ник-Ника ее не успокоила.

— Ждать, — строго ответил Глебов. — И не паниковать. Все будет хорошо.

Сегодня найдем Кокшенова, приструним Бондаренко, завтра опубликуем в газете материал вашей пленки, и никто не посмеет вас и пальцем тронуть. Даже если депутат действительно замешан в афере.

Римма положила трубку, взглянула на Свету.

— Что случилось? — спросила та, поняв по лицу подруги, что произошло нечто неприятное.

— Он все рассказал депутату, хозяину Бондаренко, — пояснила Римма. — Я боюсь, что они смогут узнать, где мы прячемся.

— Думаешь, нам лучше отсюда уехать? — спросила Света.

— Да, — кивнула Римма. — Все может быть. И опасность грозит не только мне, но и тебе. Давай-ка собираться, вдруг Ник-Ник кому-нибудь еще проболтался. Или его водитель расскажет. Я видела их лица, Света, это было так страшно. А в руках у одного была петля, веревка. Хотел повесить или связать. Это чистой воды уголовники.

— Не рассказывай, — поежилась Света. — Я и так боюсь. А куда мы отправимся? Опять в Москву? Нас там могут найти. Думаешь, если вернешься домой, тебя не найдут? За квартирой бабушки уже наверняка следят.

— Бедная бабушка, — вздохнула Римма. — Хорошо хоть продукты я оставила на два дня. Но сегодня вечером продукты кончатся. Что она потом делать будет, ума не приложу.

— У вас дверь хорошая, — напомнила Света, — может, поедем к вам, прорвемся. А если там нет засады? Если все спокойно?

— Есть, — убежденно сказала Римма. — Никуда мы не прорвемся. Они нас могут прямо в подъезде зарезать. Нет, давай лучше уедем в Подольск. Отсюда электричка ходит. Там нас искать не будут.

— Почему в Подольск? — не поняла Света.

— Там живет моя школьная подруга. Раньше она жила в Москве, а когда замуж вышла, переехала в Подольск. Я у нее два раза была. Свой домик с огородом.

Никто нас там искать и не догадается.

— Телефон ее помнишь?

— Конечно. Сейчас позвоню, — Римма прошла к телефону и набрал номер. На этот раз ей повезло. Трубку сняла подруга.

— Аня, здравствуй, — обрадовалась Римма.

— Римма, как дела? — еще больше обрадовалась подруга. — Ты откуда звонишь?

— Из Москвы. Хотела сегодня к тебе приехать с подругой. Мы материал готовим, как раз в ваших краях будем.

— Приезжайте, — радушно предложила подруга. — И муж обрадуется. Он говорит, что ты давненько у нас не была. И дети будут рады. Ты теперь у нас известная журналистка. Дорогая гостья.

— Я пока неизвестная, — пошутила Римма, — а вот если убьют на боевом посту, тогда на могиле напишут, что я известная журналистка.

— Типун тебе на язык, — засмеялась подруга, — приезжай обязательно. И побыстрее.

— Приеду. Ты только ничего не готовь специально. Мы к тебе просто так заскочим, на чай, — сказала Римма. Положив трубку, задумчиво сказала:

— Иногда думаю, чья жизнь лучше устроена? Она в Подольск переехала из центра столицы, на своем огороде возится, не работает. Зато у нее муж любимый, двое детей. А что бабе еще нужно, как думаешь, Света?

— Не знаю, — честно ответила Света. — Иногда тоже думаю, что, кроме семьи, не нужно ничего. В другой раз — что это тоже ущербная какая-то жизнь.

— И я не знаю, — призналась Римма. — А может, она умнее нас и поняла что-то такое, чего мы с тобой понять не в силах. Мама мне говорила, что женщиной нельзя стать просто так, даже встречаясь с мужчиной. Женщиной становятся только родив ребенка, всегда говорила мне моя мама. Значит, мы с тобой еще не женщины, Света.

— Ладно, хватит бередить душу, — мрачно заключила Света. — И так тошно.

Если решили, давай поедем.

— А у меня месячные завтра должны начаться, — вдруг сказала Римма. — Я даже не представляю, как это у беременных там происходит. И в себе ребенка носишь, своего ребенка. Здорово, наверно.

— Кончай трепаться, — потеряла терпение Света. — Замуж выйдешь, тогда сама поймешь, что здорово, а что тяжело. У меня тетя пятерых родила. И не вылезала из кухни и ванной комнаты — всех обстирывала, одевала, кормила, воспитывала. И в пятьдесят лет умерла.

— А дети?

— А что дети. Они уже взрослые. У всех свои семьи. У одного даже дочь на выданье. Но разве в этом дело? А моей тетки уже нет. Не выдержала такой жизни.

Вот так-то.

— Не знаю, — задумчиво ответила Римма, — а может, в этом наше предназначение. Быть матерью героя или гения. Ты бы хотела быть матерью такого человека?

— Не хотела. Ни того, ни другого, — рассудительно ответила Света. — Если дети у меня и будут, то не хочу я исключительных. Путь будут нормальные здоровые дети. Других не желаю.

— Почему? Это так здорово — быть матерью известного человека.

Представляешь? Все говорят, что твой сын гений! Это же здорово!

— Фантазерка ты, Римма, — добродушно заметила Света. — Что в этом хорошего? У гениев жизнь всегда тяжелая. У кого из них легкая жизнь была, назови хоть одного. Толстой из дома ушел, всю жизнь мучился. Чехов в сорок с небольшим умер, от чахотки, говорят, плакал по ночам, когда жена не приезжала.

По гастролям моталась. Достоевский вообще эпилептиком был, в карты все проигрывал. Безумный Ван Гог ухо себе отрезал, голодал, Бетховен почти оглох, Рембрандт в нищете умер, да и все остальные плохо кончали. Нет уж, пусть ребенок растет нормальным и здоровым. А гении пусть у других женщин рождаются.

— Эх ты! — махнула рукой Римма, — а еще культурой руководишь. Как же ты не понимаешь, что такие люди историю двигают. Что без них у нас жизнь была бы тусклая и бедная.

— Понимаю. Все понимаю. Но ты спрашиваешь, хочу ли я родить гения. А я тебе говорю: не хочу. И никакая нормальная мать не захочет. Они все с комплексами, по жизни неполноценные какие-то. Словно природа мстит им за гениальность. Многие умирают молодыми, иные спиваются, стреляются, уходят из дома. В общем, жизнь у них тяжелая. А после смерти, глядишь, кто-то опомнится и говорит: мы же гения потеряли! И сразу начинают вспоминать, какой необычный человек был. Нет, Римма, я уж без гения обойдусь в своей семье.