Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

– Протрезвел? – спросил он, усаживаясь напротив Бондаря. – Это хорошо. Я не люблю пьяных, особенно пьяных русских. – Потрогав кончик кинжала, он признался: – Честно говоря, трезвых русских я тоже не люблю. Вы вырождающаяся нация. Слабая. Не пройдет и сотни лет, как половина ваших территорий будет принадлежать соседям.

«Уж не вам ли?» – спросил Бондарь мысленно.

– Что вам от нас надо? – повторил он свой предыдущий вопрос, повисший в воздухе.

– От русских? – Пьо склонил голову к плечу.

– От меня. И от нее. – Бондарь показал пальцем на свою лежащую ничком спутницу.

– Я уже говорил, Женя.

– Извини, но я не совсем понял.

– Что вы против нас затеваете? – спросил Пьо, следя, как усилиями официантов стол заполняется множеством керамических мисок, плошек и соусниц различной формы. Посуда была украшена рельефным орнаментом нежно-зеленого цвета.

– Мы ничего не затеваем, – произнес Бондарь, делая вид, что ему трудно говорить.

– Так я и думал, – кивнул Пьо, подхватывая палочками ломтик сырого осьминога. – Тогда кушай. Попробуй горбушу, угря. Или вот, – он постучал палочкой по вскрытой раковине какого-то моллюска.

– Что-то у меня пропал аппетит.

– Извини, но ничем не могу помочь. Сыра и йогурта в корейских ресторанах не подают. Ты не знал?

– Подозревал подвох, но… – Бондарь почесал затылок.

– Продолжай, – предложил азартно жующий Пьо.

– Жадность фраера сгубила.

– Кто фраер?

– Известно кто. Тот, кто теперь сидит, как последний кретин, и не знает, то ли он приглашен за стол, то ли его самого подадут к столу.

– Ха-ха-ха!..

От гомерического хохота Пьо закачались бумажные флажки и фонарики, которыми был украшен зал. Рисинки разлетались из разинутого рта корейца во все стороны.

Испытывая почти непреодолимое желание заткнуть ему глотку одной из рыбин, поданных к столу, Бондарь тихо сказал:

– Я бы тоже смеялся на твоем месте. А на своем мне не очень весело. Скорее, наоборот.

– Ху-ху-ху!..

Держась за живот, Пьо скорчился от смеха и принялся раскачиваться из стороны в сторону, едва не опрокинув раздвижную перегородку.

Бондарь мог бы беспрепятственно прикончить его кинжалом, забытым на столе, но лишь потупился, ничем не выдавая своих чувств. Не для того он затеял этот спектакль, чтобы прерывать его на середине.

Катающийся по полу Пьо успокоился не раньше, чем сломал карликовое деревце в декоративном садике размером с носовой платок. Переводя дыхание, он снял черные очки, водрузил их на чайник, вытер слезящиеся глаза и произнес, прерывая речь похохатываниями:

– Ты на славу развеселил меня, Женя. За это тебе полагается чашечка доброй корейской водки. – Выкрикнув заказ по-корейски, Пьо снова перешел на русский язык. – Никогда не предполагал, что чекисты – такой потешный народ.

– Чекисты? – перебил корейца Бондарь. – Да я их на дух не переношу!

– Похвально. – Закончивший вытирать глаза Пьо нацепил очки. Он все еще ухмылялся, однако теперь эта ухмылка была свирепой. – Тогда не стану произносить тост за прошлое и будущее КГБ. – Он поднял чашку с налитой официантом водкой. – Лучше выпьем за упокой души.

– Чьей?

Не дождавшись ответа, Бондарь выпил свою порцию едкой, обжигающей жидкости. Вкус оказался именно таким, каким должен был быть вкус водки, настоянной на ядовитой змее. Заспиртованная в бутылке, она походила на свернувшийся спиралью корень бурого цвета. Бондарь передернулся.

– Приятного аппетита, – улыбнулся Пьо. – Только что ты помянул самого себя. Теперь помяни подругу. Подними чашку, иначе официант тебе не нальет.

– Хватит, – твердо сказал Бондарь.

– А как же русские обычаи?

– Нет таких русских обычаев, чтобы пить за упокой души живых.

– Живы-ых, – протянул Пьо. – Это иллюзия, заблуждение. – Он взмахом отослал официанта с бутылкой и поцокал языком. – Вы оба только с виду живые, и продлится это недолго. Вряд ли тебя это обрадует, Женя, но дело в том, что я тоже на дух не переношу чекистов. До сих пор мне не довелось собственноручно прирезать ни одного из вас, но это дело поправимое.

– Послушай, – воскликнул Бондарь. – Я умею управлять судном, умею прокладывать курс и назубок знаю здешний фарватер, но шпионские игры для меня – темный лес. Я не фээсбэшник.

Тирада осталась без ответа. Повернувшись к подручным, Пьо отрывисто пролаял несколько фраз по-корейски. Облизнул губы. Обхватил ручку кинжала жестом убийцы, решившего перейти от слов к делу. Левой рукой снял треснувшие очки. Доверительно сказал Бондарю:

– Сейчас ты услышишь, как умеют кричать женщины, когда им больно, по-настоящему больно. Потом наступит твой черед, и мы сравним, чей голос громче.

Смех, завершивший эту тираду, был многообещающим. Смех психопата-садиста, убежденного в том, что никто не помешает ему предаваться любимому занятию.

Лиззи грубо перевернули на спину, задрали ей блузку, расстегнули пуговицу джинсов. Один кореец прижал ее руки к полу, второй оседлал американку, не давая ей возможности изменить позу.

– Спокойно, – сказал Пьо, заметив, как напружинился Бондарь. – Никто не собирается насиловать твою подружку. Убивать тоже. Продолжай трапезу, Женя. Попробуй эту морскую капусту. – Пьо ткнул кинжалом в темно-зеленую копну водорослей на блюде. – Она успокаивает нервную систему.

Кореец, сидящий на Лиззи, несколько раз чиркнул тесаком по ее инстинктивно втянувшемуся животу. Сдавленно вскрикнув, Лиззи повернула голову, умоляюще глядя на Бондаря. Ее глаза были неестественно большими. Как у девушек из японских мультфильмов. Участок кожи от пупка до белой каемки трусиков покрылся сеткой разрезов. Розовые, они постепенно наливались рубиновым цветом, но набухшие капельки крови не скатывались по животу. Разрезы были мелкими и не представляли угрозу жизни Лиззи.

– Отпустите ее, – попросил Бондарь, – я все расскажу.

– Не сомневаюсь, – важно произнес Пьо. – Но тебе придется поспешить. Я прикажу своим людям остановиться лишь тогда, когда услышу правду.

– Ай! – взвизгнула Лиззи. Пользуясь своим превосходством в силе, кореец, оседлавший жертву, оттянул пальцем ее трусики и сделал несколько дополнительных взмахов тесаком. При этом он весь подался вперед, стремясь хорошенько рассмотреть, что находится под одеждой Лиззи. Его сообщник тоже наклонился ниже. Едва не столкнувшись головами, они шумно засопели. В зале ощутимо запахло потом. Гадая, что за пакость затеяли корейцы, Бондарь перешел на взволнованную скороговорку, спеша изложить заготовленную легенду:

– Дело было так. Я сошел на берег без гроша в кармане. Тут эти двое подкатили. Говорят: платим штуку баксов за пустячную работу…

– Дайте мне свободу! – пронзительно крикнула Лиззи. – Моя кожа! Прекратите портить мою кожу, подонки!