Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

Японцы, американцы и русские препятствовали величию Страны утренней свежести, поэтому они являлись заклятыми врагами. «Запад» – это общее понятие тоже было враждебным. Несмотря на то что юноша долгое время прожил за пределами родины, он не обрусел даже на десятую часть своей загадочной азиатской души. Его преисполняла вера в собственную исключительность, его переполняла обида по отношению к тем, кто не желал признавать эту исключительность. Поскольку неуважительное отношение к Корее и корейцам позволяли себе во всем мире, то весь этот мир представлял собой враждебный лагерь. Ненависть по отношению к нему была расчетливой и холодной. Никакой слепой ярости, никакого явного презрения или негодования. Да и зачем пылкие чувства осоту, мало-помалу отвоевывающему жизненное пространство у иных, чужеродных культур? Они только мешают делу. Общему делу. Великому. Юноша, взорвавший автомобиль с двумя пассажирами, не испытывал ни малейших угрызений по этому поводу, поскольку это было для него так же просто и естественно, как уничтожить грызунов, клопов или жучков-древоточцев, приносящих родине один сплошной вред. Еще Ким Ир Сен сказал: «История нашего государства насчитывает пять тысяч лет; неудивительно, что за такой длительный срок мы нажили себе врагов больше, чем любая другая цивилизация». Юноша знал это высказывание и воспринимал его как непреложную истину. В учебнике истории, по которым обучались российские корейцы, утверждалось, что чуть ли не все Восточное полушарие принадлежит им по праву. Автор именовал корейцами все алтайские народы Дальнего Востока – чжурчженей, тунгусов, киданей, маньчжур. Японское море в учебниках фигурировало под названием Восточно-Корейского, Сахалин выдавался за бывшую северную провинцию Кореи, страницы пестрели намеками на «незаконную оккупацию» и необходимость восстановления «исторической справедливости».

Каждый честный сын своей великой родины восстанавливал историческую справедливость всеми доступными ему способами.

Вот почему корейский юноша равнодушно повернулся спиной к пылающему автомобилю и зашагал прочь, не обращая внимания на сбегающихся отовсюду людей. Он надеялся повидать на своем веку пожарища куда более грандиозные, чем то, которое взбудоражило затрапезный переулок Владивостока. Тем более что атомные бомбы уже ждали своего часа.

Вход в подвал, куда отвели пленников, скрывался за раздвижной деревянной панелью. Обнаружить его постороннему было бы сложновато, да и вряд ли кому-то сейчас было дело до истинных виновников взрыва на владивостокской улице. Бондарь по собственному опыту знал, как беспорядочно и малоэффективно оперативное расследование на месте теракта, когда вокруг суетятся пожарные, врачи, зеваки, журналисты. Опросы возможных свидетелей и экспертизы взрывотехников дадут результаты не раньше, чем через сутки. Но нет никакой гарантии, что следователям удастся ухватиться за правильную ниточку. А если и так? Пока они увяжут взрыв автомобиля с рестораном «Конбе», много воды утечет. Хорошо, если только воды, а не человеческой крови.

– Болит живот? – спросил Бондарь, привалившись спиной к стене. Лиззи, не решившаяся опуститься на сырой бетон, отрицательно мотнула растрепанными волосами: «Нет. Но мне страшно».

– Это нормально.

– Что? Нормально?

– Но ты ведь теперь моя боевая подруга, – подзадорил американку сидящий на полу Бондарь. – Будь добра соответствовать. Привыкай к опасностям и лишениям.

– Что такое лишне… лишения?

– Это когда постоянно чего-то не хватает.

– Все отобрали, – пожаловалась Лиззи, шаря по карманам. – Ключи, телефон, деньги. Хорошо, что паспорт не при мне.

«Просто замечательно, – подумал Бондарь. – При наличии паспорта гражданки Соединенных Штатов сложно травить байки про свое эстонское происхождение».

Дернув стоящую рядом Лиззи за рукав, Бондарь заставил ее присесть на корточки и выдохнул ей в ухо:

– Не болтай лишнего. У стен бывают уши. – Затем Бондарь подтолкнул Лиззи вверх, давая понять, что она может встать.

Лиззи подчинилась. Лицо у нее было слегка растерянным. Видимо, не все русские идиомы доходили до ее сознания. Она опасливо оглянулась, словно ожидала увидеть здоровенное каменное ухо, обращенное к ней.

– Закурить бы, – пробормотал Бондарь, вытягивая ноги. Подвал был таким узким, что подошвы едва не уткнулись в противоположную стену. По всей вероятности, закуток предназначался для хранения неучтенного товара. Торец длинного помещения был заставлен ящиками с сигаретами, упаковками пива и кофе. Под потолком потрескивали и мигали неоновые трубки светильников. Бондарь не сомневался, что сумел бы проломить фальшивую перегородку и выбраться из импровизированной темницы. Однако его направили во Владивосток не для этого. В данный момент наверху решалась не только его собственная судьба – решалась судьба доверенной Бондарю операции. Корейцы оценивают, анализируют, взвешивают. Не исключено, что они также наблюдают за пленниками через потайные глазки видеокамер или подслушивают их разговоры. Пьо ни разу не отреагировал на слова Бондаря, позволяющие судить о его морской профессии. Значит ли это, что он не сделал для себя соответствующих выводов? Если до сих пор нет, то неплохо бы подтолкнуть его к нужному решению. «Летучая рыба» осталась без капитана, а штормовое предупреждение уже прозвучало. Корейцам позарез нужен человек, способный стать за штурвалом. «Позарез», – повторил Бондарь мысленно и вспомнил клиновидный кинжал Пьо. Кинжал, созданный специально для убийства, а не для чего-нибудь другого.

Поначалу, заслышав пространные разглагольствования Бондаря о ветрах дальних странствий, Лиззи вытаращила глаза и открыла рот, чтобы брякнуть какую-то глупость, но предостерегающий взгляд помог ей опомниться.

– Опять ты про свои корабли, – недовольно сказала она. – Ты все плаваешь, плаваешь, а я жду на берегу и скучаю.

– Такова женская доля, – пожал плечами Бондарь. – Но ты не расстраивайся. Вряд ли я еще когда-нибудь выйду в море. Вряд ли увижу снова, как пенятся волны за кормой.

– Решил начать новую жизнь? – спросила Лиззи с неподдельной радостью.

– Жизнь? Неужели ты не понимаешь, что мы не выйдем отсюда? – Бондарь подмигнул. – Нельзя было ввязываться в эту темную историю. Сомневаюсь, что нам поверили.

– Значит, нас убьют? – тихо выговорила Лиззи. – А мы будем сидеть и покорно ждать?

– Дату смерти изменить нельзя, Лиза, – торжественно и печально произнес Бондарь. – Ее не перенесешь, не отсрочишь.

– Но я не хочу умирать!

– Кто хочет?