Микки Спиллейн - Кровавый рассвет

– Адам говорил, что…

Я смотрел на нее. Ее глаза умели менять цвет, и сейчас они были зелеными, как изумруды. Она тоже уставилась на меня. Тень ее длинных ресниц легла на щечки, а улыбка чуть приоткрывала уголки губ.

– Вирджил сказал, что я, наверное, понадоблюсь тебе сейчас.

– Зачем?

– Ты, кажется, собирался сегодня жениться?

– Да, черт побери!

– Если твое холостяцкое положение расстраивает тебя до такой степени, что ты не можешь собраться с мыслями для работы, то я тебе помогу, и лучше, чем многие другие.

Я не мог не рассмеяться. Но она не шутила.

– Мартин Грэди весьма любезен по отношению к своим служащим, но меня это не расстраивает. Я никогда не расстраивался из-за подобных вещей и впредь этого не собираюсь делать. Благодарю, крошка, за отзывчивость! Она нахмурилась.

– Я полагала, что меня тут встретит настоящий тигр…

– Может быть, в следующий раз, но не теперь. Мне не по душе секс по обязанности. Если ты мне понадобишься, я тебя и так возьму. До встречи, крошка!

И я закрыл за ней дверь.

Шел дождь. Черт возьми, кажется, в Нью-Йорке всегда идет дождь. Несильный, моросящий, но я был уверен, что все нужные мне люди сидят сейчас дома, в тепле у телевизоров. Можно было пройти весь Бродвей и не встретить ни души, лишь у Метрополитен-опера еще слонялись идиоты, которые при виде артистов сбивались в стадо, создавая пробки на улицах, но мне было наплевать на этих знаменитостей. Несколько кварталов отделяло от Бродвея тот переулок, где находился дом Чемберлена. Вот там и проживала знаменитость, которая меня действительно интересовала.

У нашей организации все-таки было одно преимущество. Несмотря на то, что она была гражданской, финансировались мы так хорошо, что не было ничего, чего бы не могли купить или разведать. Мартин Грэди основал нелегальную организацию не из показного патриотизма, а из высочайшего презрения к тем методам, которые вынуждены были применять официальные структуры, управляемые политической близорукостью, индивидуальным террором и абсолютной тупостью. Мы были самой большой и самой лучшей организацией, и если бы кто-то не сделал, чтобы мы оставались такими всегда, то США скоро бы потерпели крах.

Прежде всего, я сделал все возможное, чтобы добыть информацию. Оскар Мак-Доуэлл был метрдотелем в старом известном отеле и имел связи по всему городу. Он немного помогал нам прежде и знал, как действовать в таких случаях. Спустя всего полчаса я получил то, что хотел – пропуск в комнату на девятом этаже, чей обитатель был в театре и не собирался возвращаться до полуночи. Я заставил Вентли сделать дубликат ключа и почувствовал себя увереннее.

Когда я вошел в дом Чемберлена и поднялся на девятый этаж, то отметил, что Фед и Ани находятся здесь же. Я нашел комнату 937, закрыл за собой дверь и взглянул на часы: двадцать пять минут одиннадцатого. Через двадцать минут должна была начаться операция.

Ньюарк-Контроль договорился с двумя ребятами, чтобы они устроили перестрелку или хотя бы небольшой скандал в холле девятого этажа, и я надеялся, что они окажутся неплохими актерами. Я достал несколько пузырьков с чернилами, краску, кувшин с водой и вылил половину всей этой гадости на кровать. Затем позвонил, чтобы горничная сменила простыни, а сам уселся в кресло, включил как можно громче телевизор и прикрылся газетой. Ей понадобилось целых шесть минут, чтобы добраться до моего номера. В ее поведении было что-то странное, она не походила на горничную в гостинице. Странная выпуклость под форменной блузкой тоже наводила на размышления. Для женщины-полицейского она была слишком плохой актрисой. Она чересчур спешила вернуться, и у нее ушло гораздо больше времени, чем требуется горничной, чтобы перестелить постель.

Около 10.45 я позвонил портье, спросил, работает ли бар, и услышал утвердительный ответ. Затем подошел к двери, так и не дав ей увидеть свое лицо. Когда я открыл дверь, то заметил спины двух парней с автоматами, которые поспешно влетели в лифт, держа оружие наготове. Две последующие минуты были самыми длинными за весь вечер. Слишком быстро – и Мартел заподозрит неладное. Слишком медленно – и те двое вернутся.

Я повернулся, вошел в его комнату и услышал, как за моей спиной защелкнулся замок. Я выхватил 45-й и быстро проговорил:

– Привет, Мартел!

Он знал меня. Он слишком долго занимался нашим делом, а память на лица – одна из привилегий нашей профессии. На миг его физиономия помертвела, в глазах промелькнул ужас. Он все еще не понимал, что случилось.

– Вы от…

– Нет, я не от ваших. Не кричите…

– Тогда, что…

– Вы говорили что-нибудь?

– Не думаю…

– Другие тоже не думают. Они пока не знают, что вы собираетесь сказать.

– Кто вы? Страх усиливал его акцент.

– Частный индивидуалист с особенными полномочиями. Я знаю, что у вас есть информация, которая может нейтрализовать оппозицию. Но вы здесь с другими целями.

– Я ничего не просил.

Его глаза уставились на дверь.

– Давайте решим, что я вас понял, Мартел. Я имел дело с вашими людьми почти всю сознательную жизнь. Итак, вы перешли на нашу сторону. Бежали… Вы здесь, но это не означает, что у вас не осталось преданности своей родине. Вы немецкий националист – таким и умрете. Если бы у вас имелся выбор, то вы бы продолжали оставаться там, с ними, поддерживая и оправдывая их политику везде и всегда. Итак, вы перебежчик, но это отнюдь не означает, что вы стали предателем до конца. Единственное, на что вы надеетесь – это политическое убежище и время, чтобы исполнить свое частное дело – вашу главную цель.

Его глаза немного сузились, и он взглянул на меня несколько менее настороженно.

– А что же это, по-вашему, за главная цель?

– Найти Еву Верд, любимую и единственную.

Я заметил капельки пота, медленно проступающие на его лбу. Его глаза на секунду встретились с моими. В них была боль и надежда.

– Она – приз, – продолжал я. – Они поймают эту рыбку, и тогда вы от них не вырветесь.

– Тогда что же мне делать?

– Устроить шторм, приятель. Дайте то, что они от вас требуют.

Мартел потер руки, потом они безвольно повисли вдоль ручек кресла. Он встал и подошел к окну.

– Я не могу этого сделать. Я отказался. Я просил политическое убежище, и они обеспечили его мне. Большего я не могу желать.

– Вы хотите ее смерти?

Он повернулся, точно ему выстрелили в спину, весь его лоб покрылся холодным потом.

– Нет, нет! Для нее нет никакой…

– Тогда вы – приз, Мартел. До тех пор, пока не заговорите, вы большая ходячая мишень для разного рода стрелков – и ваших, и наших. Выбирайте между любовью к своей стране и любовью к Еве Верд. Сейчас вы находитесь между ними, но можете потерять и то, и другое.