Иван Цацулин - Опасные тропы

— Со мной, видать, согласный. — Старуха обратилась к сыну: — Ступай себе, Пашенька, у нас тутотка бабьи разговоры, тебе без интереса.

Придурковатый Пашка будто понял: так же незаметно, как и появился, исчез.

— Горе мое, — вздохнула старуха. — И за что мне такой крест!

Дуся сто раз слышала эти жалобы старухи на судьбу, знала, что, собственно, жалуется она так, по привычке, сына своего любит, жалеет: чтобы был он при ней, в присмотре, выписала его сюда из родной деревни, где тот жил после возвращения из госпиталя. Поэтому на слова старухи Дуся не обратила внимания. А та продолжала ворчать:

— Родимец его побери, только карты легли как след… Зря не веришь.

Дуся заулыбалась:

— В век космоса, и карты? Что ты, тетя? Мы ракету на Луну послали, а ты с гаданием.

— А мне и невдомек, что ты к Луне причастна, — съязвила Степанида.

— Так что там на картах-то было? Что на сердце-то? — засмеялась Дуся.

— На сердце опять же казенный дом, — успокоила Степанида.

— А чем дело кончилось?

— Собственными хлопотами.

— Вот видишь, чепуха какая! Собственными хлопотами! Уж я ль не хлопочу, а он на меня и не смотрит.

Старуха задумалась, пожевала губами:

— Приворожила бы я ево к тебе, да не дано мне этого. Гадать могу, от боли любой вылечу, потому с докторами была запросто, как вот с тобой… Взять хочь бы малярию — лютая болесть… Их двенадцать разных маляриев-то: ходячая и лежачая, видимая и невидимая…

— Ну на кой мне знать, какая бывает малярия, скажи, пожалуйста! Ты мне насчет Алеши Шаврова что-нибудь присоветуй.

Степанида бросила на нее мрачный взгляд.

— Не нравится мне это… Какая-то ты ровно ошалелая. Девка — сахар-рафинад, всем взяла, и что тебе в Алешке Шаврове? Свет на нем клином сошелся, што ль?

Дуся пригорюнилась, шепнула:

— Сердцу не прикажешь, нравится он мне.

— О жисти думать надо бы, — рассердилась тетка. — Пора ведь.

— О жизни и думаю…

— Ну и что с того? Знаю я его, Шаврова-то твоево: крутой характер, наплачешься ты с ним. Он захочет по-своему, а ты — по-своему.

— Уж я с ним как-нибудь управилась бы.

— Степанида-а-а! — послышался голос Зинаиды Савельевны. — Куда ты пропала? Ведь сгорит все…

— Иду, иду, тут я, — отозвалась Степанида, обратилась к девушке: — Ты, Дусенька, погоди капельку, мигом возвернусь.

— Ладно уж, — согласилась Дуся и, как только старушка скрылась за дверью, вынула из сумочки помаду, пудру, зеркало и принялась за туалет, напевая:

Помолчала, подумала о чем-то своем и снова:

Задумчиво повторила:

— Все меняет раз и навсегда! Если бы так…

— Дуся, Евдокия Александровна! — у входа на веранду, сжимая под мышкой портфель, появился Михеев.

— Как вам не стыдно, напугали. — Дуся и в самом деле несколько оторопела от неожиданности. — Не думала, что вы станете за мной шпионить, Семен Сидорович.

— Да что вы! — ужаснулся парень. — Просто сердце по вас покою не дает.

— Нашли место для деликатного разговора! — закапризничала девушка.

— Так пойдемте отсюда, машина за углом, посажу вас в кабину, а сам — за руль.

— Машина… — Дуся язвительно рассмеялась. — Служебный грузовик приспособили… Самый подходящий для меня экипаж!

— Я ж говорю, в кабину вас посажу, — забормотал смущенный Семен. — И какие у вас тут дела?

— Степанида — моя тетка по маминой линии. Забыли?

— Да, помню. Только все равно она осколок прошлого. Заморочит вам голову ворожбой, глупостями разными.

Услышав шаги, Дуся испуганно сказала:

— Сюда идут! Подождите возле машины…

— А гулять со мной пойдете? — допытывался парень, пятясь к двери.

— Пойду, пойду, — она спешила отделаться от него.

Степанида торопливо вынырнула на веранду, распаренная, встрепанная.

— Задала она мне жару. А все ты с твоим Алешкой Шавровым виновата. Давай-ка палец, посмотрю. Што с ним?

— Пустяки, на рояле в клубе упражнялась, вот суставчик и распух. Пройдет.

Старуха выпрямилась, сердито посмотрела на племянницу, покачала головой:

— На роялах, скажи ты… Чем Алешу Шаврова взять вздумала! Настырная ты у меня, Дуська. Как што задумаешь, вынь да положь, а по-твоему штоб было. — Схватила палец, зашептала над ним.

— Да брось ты, право, — рассмеялась Дуся.

— Зря не веришь, — обиделась старуха. — Сейчас пройдет, вот увидишь. Это у меня быстро. Ну иди, а то сам сейчас приедет, а у нас ничего еще не готово.

Дуся чмокнула тетку в щеку и выскочила на улицу, повернула за угол — у грузовика нервно курил Семен Михеев, судорожно прижимая к себе осточертевший ему портфель.

Аня появилась на веранде приодетая, причесанная, в других туфлях.

— Виталия здесь не было? — спросила она.

Степанида с досадой махнула рукой:

— Как не быть, вон по саду концы дает, глазищами зыркает.

— И за что вы его невзлюбили, — с досадой сказала Аня, но старуха, ничего не ответив, скрылась в комнатах. Девушка подошла к двери в садик, крикнула: — Виталий! Где ты?

— Иду-у! — Ельшин одним прыжком оказался около нее. — Аня… Ну зачем ты так мучаешь меня? — он схватил ее руки, покрыл их поцелуями.

— Успокойся. — Она почувствовала свою невольную вину перед этим парнем, страдающим от чрезмерной любви к ней.

— Мы должны быть наконец вместе, я не могу так, без тебя… — вырвалось у него.

— Почему ты нервничаешь?

— Ты не веришь, что я люблю тебя? — он ожидал ее ответа, как приговора. — После возвращения из Красногорска ты стала иной. Что-то произошло?

Она пожала плечами:

— Нет, ничего.

Он с облегчением произнес:

— Я опасался, не случилось ли чего такого, что отдалило бы тебя от меня.

Аня с удивлением посмотрела на него:

— Разве такое могло случиться?

— Кажется, я сказал чепуху, — признался он. — Это оттого, что я просто потерял голову, Анечка. — Ельшин попытался привлечь ее к себе.

— С тобой сегодня определенно что-то стряслось, — сказала она, отодвигаясь от него.

— Ты так думаешь?

— Уверена. Я же отлично чувствую, чудак. Говори откровенно, в чем дело?

Казалось, он борется с самим собой. Потом, решившись быть откровенным, заговорил:

— Ты знаешь, я очень ревнив…

— Да? — Она с удивлением вскинула брови. — Уж не к Пашке ли инвалиду ревнуешь меня?

— Нет… — ему явно трудно было продолжать начатый ею разговор. — К Шаврову. Вы с ним вечно шушукаетесь.

— К Алексею Ивановичу? — она несколько смущенно рассмеялась, опустилась на диван. — Какие основания ревновать меня к нему?

Ельшин с потерянным видом мерил веранду у самого дивана: шаг туда, шаг обратно. Выговорил с хрипотцой: