Владимир Михановский - Тени Королевской впадины

Суда, между которыми воровато пробиралась «Виктория», были разнокалиберными, но на каждом из них находились охранники-эсэсовцы, и каждую палубу, специально огороженную, заполняли люди.

«Виктория» шла неуверенно, какими-то судорожными рывками, — сказывалось отсутствие у Миллера опыта судовождения. Эсэсовцы, видимо, приписывали зигзаги суденышка тому, что капитан смертельно перепугался, и гоготали, поигрывая автоматами.

Когда «Виктория» шла мимо низкого борта «Тильбека», Миллер заметил на палубе за оградой какое-то движение. К решетке кто-то метнулся, изможденное лицо приникло к железным брусьям, и хриплый голос проговорил, задыхаясь:

— Эй, кто бы ты ни был!.. Передай там, на воле… Мы — заключенные из концлагеря Нейенгамме… Фашисты вывезли нас сюда, чтобы уничтожить!..

Послышалась короткая автоматная очередь, и голос умолк. Миллер видел, как тело заключенного медленно сползало вдоль решетки…

С других палуб тоже послышались выкрики, но выстрелы эсэсовцев оборвали их.

Теперь Миллеру стала ясной вся картина.

Нейенгамме!

Он знал этот лагерь.

Погибший при бомбежке комендант лагеря, в котором служил Миллер, называл Нейенгамме «параллельным предприятием». Эти два лагеря находились, опять-таки говоря его словами, «в творческом содружестве». Руководство ездило друг к другу в гости для обмена опытом и новинками в «наиболее рациональной постановке дела».

Лагерь Нейенгамме располагался в трех десятках километров от Гамбурга. Это было образцовое заведение.

Начать с того, что исключительно удачно было выбрано местоположение лагеря. Его построили в долине, где постоянно — зимой и летом — дули пронзительные, сырые ветры. Они уносили эфемерные жизни заключенных вернее, чем пули, побои, болезни и голод. Вернее, а главное — дешевле.

Лагерь Нейенгамме начал функционировать в 1940 году, когда все сильнее разгоралось пламя второй мировой войны. Теперь — весна сорок пятого. Комендант Нейенгамме рассказывал ему недавно, что за пять лет существования лагеря через него прошло примерно сто тысяч заключенных, в том числе тринадцать с половиной тысяч женщин.

Комендант хвастался высоким «коэффициентом полезного действия» своего лагеря: уничтожено более сорока тысяч заключенных.

«По профилю» Нейенгамме и его лагерь совпадали: и в том, и в другом содержались в основном военнопленные. В Нейенгамме можно было встретить чехов и югославов, французов и поляков. Но больше всего было русских: пятнадцать тысяч военнопленных и примерно тридцать пять тысяч гражданских. Комендант Нейенгамме жаловался, что русские сильно «затрудняют работу», и поделился своим опытом: русских — как пленных, так и гражданских — лучше уничтожать, не регистрируя их в качестве заключенных, так меньше возни.

Все это молниеносно пронеслось в голове Миллера, пока он лавировал между судами.

Миллер замешкался с очередной командой мотористу, и «Виктория» бортом задела баржу, также до отказа набитую заключенными. Оттуда, как по команде, послышались крики — смертники называли лагеря, откуда их привезли:

— Любек!..

— Штутгоф!..

— Заксенхаузен!

— Равенсбрюк!

И снова выкрики обрываются выстрелами…

Миллер не мог не отметить про себя широту и размах проводимой акций.

Впереди уже маячил свободный морской простор, и «Виктория» смогла увеличить ход. Миллер вытер вспотевший лоб, и в тот же момент одиночная пуля тенькнула рядом с ним, расщепив деревянный поручень. Отлетевшая щепка больно впилась в щеку, Миллер тронул пальцем: кровь. Вслед за тем еще несколько пуль ударило в капитанский мостик. Эсэсовцы словно забавлялись, сужая круг смерти вокруг Миллера. Ударила пушка, вздыбив фонтан пенной воды рядом с бортом «Виктории».

Теперь ясно: они просто решили немного поразвлечься, уничтожив живую убегающую мишень…

Боже, каким же наивным идиотом был он несколько минут назад! Разве его коллеги эсэсовцы могут оставить в живых свидетеля такой акции?..

Следующий снаряд настиг «Викторию», когда она уже покинула строй судов. Взрыв вырвал мачту, которая рухнула, увлекая за собой немецкий флаг.

В этот критический момент из-за туч вывалилась целая стая самолетов. Они шли со стороны солнца, и рассмотреть их было трудно. Судя по реакции на судах, это были самолеты союзников.

Обстрел «Виктории» прекратился: эсэсовцам было теперь не до нее. Увлеченные охотой, они прозевали появление самолетов противника.

Появление вражеской авиации здесь, в пустынной частя моря, где бомбить-то, собственно говоря, нечего, да еще средь бела дня, было ошарашивающе неожиданным.

Первая эскадрилья самолетов снизилась и на бреющем полете пронеслась низко над морем, поливая корабли свинцом. «Викторию» они, видимо, сочли мелочью, недостойной внимания.

Миллер в четыре прыжка покрыл расстояние до рубки и рванул дверь.

Смуглолицый капитан сидел у стола, покуривая. Перед ним возвышалась горка измятых окурков. Увидев Миллера, капитан вскочил с места, прошипел, вырвав изо рта сигарету:

— Обратно, идиот! Вы демаскируете меня и весь экипаж. На мостик!

— Самолеты налетели, нас обстреливают…

— Я не глухой. По-моему, такой тарарам — слишком большая честь для моей скорлупки. Они бомбят немецкие суда… Нужно улепетнуть, пока господь предоставляет нам такой шанс. — И Педро вышел на палубу.

«Снять немецкий флаг!» Еще несколько четких команд, отданных без излишней поспешности, и корабль, наращивая скорость, двинулся прочь от опасной зоны, никем не преследуемый.

Пока несколько матросов возились, избавляя судно от остатков мачты, вырванной снарядом, Миллер немного пришел в себя. Между тем в воздухе вслед за истребителями появились бомбардировщики.

Один из самолетов отделился от общего строя.

— Что ему нужно? Он же видит — у нас нет немецкого флага! — воскликнул Миллер. — У вас есть какой-нибудь другой флаг?

— У меня этого тряпья полный комплект.

— И английский есть?

— Конечно.

— Так давайте его выбросим!

— Нам теперь поверит только глупец, — отрезал капитан.

Самолет развернулся, делая заход. Теперь его намерения не оставляли никаких сомнений.

— Какое варварство — обстреливать мирное рыболовецкое судно, — пробормотал Миллер.

Капитан лишь усмехнулся.

Первая бомба небольшого калибра упала далеко перед носом корабля. Миллер испуганно шарахнулся и присел за толстым бунтом каната.

Матросы выполняли команды капитана и не обращали на окружающее, казалось, никакого внимания.

«Низшая раса, — подумал Миллер. — Они не отдают себе отчета в ценности жизни как таковой».

— Можете спуститься в трюм, там безопаснее, — предложил ему капитан.