Сергей Чебаненко - Караул под «ёлочкой»

Лифт грохнул металлом и остановился. Дверь открылась, и космонавты один за другим ступили на посадочную площадку. Снизу донеслись радостные крики — провожающие заметили белые скафандры членов экипажа около вершины ракеты.

— Веселится и ликует весь народ, — бросив взгляд к подножию ракеты, с налетом иронии прокомментировал Лахов. — Абдул, ну-ка помаши им рукой. Пусть телевидение сделает несколько кадров.

Он повернулся к группе инженеров, стоявших около распахнутого люка космического корабля, и поднял руку в приветствии:

— Привет, ребята! Как тут у вас дела? Готова наша лошадка?

— А как же, Владимир Афанасьевич! — подполковник Петровин из управления дивизии сделал шаг навстречу Лахову. — Работает, как новенькие часы!

— Здравствуй, Сергей Николаевич, — Лахов чуть приобнял Петровина. Рослый и плотный подполковник рядом с космонавтом казался настоящим богатырем — великаном. — Как жизнь? Полковника скоро получишь?

— Жизнь как на Марсе: вроде бы есть, а на самом деле — нет. И, наоборот, — со смехом отозвался Петровин, тряхнув рано поседевшей шевелюрой. — А полковника, наверное, мне только к дембелю дадут.

— Вот это ты брось, Николаич, — возразил Лахов. — Какой может быть дембель, если ты моложе меня?

— Перспектива пока туманна, но неотвратимо приближается, — Петровин грустно усмехнулся в ответ. — Как в песне: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят»…

— Вот и пусть летят. Все выше и выше, — Лахов повернулся к Полинову и Моуманду, которые, перегнувшись через поручни, махали руками оставшимся внизу провожающим:

— Ребята, познакомьтесь с подполковником Петровиным. Десять лет назад он был последним человеком, лицо которого я видел перед стартом. Признавайся, философ, сколько экипажей ты уже отправил отсюда в космос, а?

— Двадцать шесть, — ответил Петровин и поочередно пожал руки подошедшим к ним Полинову и Моуманду. — Теперь вот молодому поколению опыт передаю.

Он махнул рукой в сторону молодого и стройного человека в кофейно-коричневом комбинезоне, который стоял рядом с пультом опрессовки люка.

— Старший лейтенант Беланов, — улыбнувшись, отрекомендовался тот. У Беланова были коротко стриженные светлые волосы и глубоко посаженные глаза серо-стального цвета. — Инженер отделения систем жизнеобеспечения.

— Очень приятно, — Лахов кивнул. — Ну что, ребята, начнем посадку в корабль?

— Сейчас начнем, — Петровин перегнулся через перила лестницы. — Артур Семенович, ты где там застрял?

С нижней площадки стапеля по металлическим ступенькам быстро поднялся высокий, лет сорока пяти мужчина в белом халате.

— Документацию готовил, — сказал он и повернулся к космонавтам:

— Здравствуйте, товарищи!

— Руководитель группы систем жизнеобеспечения от конструкторского бюро Симонов Артур Семенович, — представил его Петровин. — Артур Семенович начиная с мая заменяет Амирханяна.

— Рад познакомиться, — Лахов пожал руку Симонова. — А что же Армен Суренович?

— Армен Суренович теперь заместитель главного конструктора по испытаниям. Наш главный босс, — ответил Симонов, смешно пошевелив седыми густыми бровями. — А в перспективе, говорят, будет директором завода…

— Вот это здорово! — обрадовался Лахов и повернулся к Петровину. — Растут наши люди, Сергей Николаевич? А ты мне голову дембелем морочишь!

— Ладно, уговорил, — подполковник рассмеялся. — Пока ты летаешь, я на дембель не ухожу. Идет?

— По рукам, — лицо Лахова расцвело довольной улыбкой. — Полезли в корабль!

Существовала строгая последовательность посадки экипажа внутрь корабля. Сначала в спускаемый аппарат через орбитальный отсек на левое кресло усаживали бортинженера, затем на правое — космонавта-исследователя, и только потом, последним, в центральное кресло садился командир корабля. В этом полете слева от Лахова расположился Моуманд, а справа — Валерий Полинов.

— Так, мужики, давайте с вами кое о чем условимся, — проникновенно начал Лахов, когда с наземной командой они уже простились, и посадочный люк в верхней части спускаемого аппарата был закрыт. — Я понимаю, что этот старт у вас обоих первый, эмоции бьют через край… Но, пожалуйста, после старта, когда ракета пойдет вверх, не кричите «поехали» или что-нибудь в этом роде, ладно? Ну, уж если совсем невмоготу будет, то потише, договорились?

Полинов и Моуманд молча кивнули. Лица обоих будущих космонавтов немного побледнели: теперь, когда входной люк закрылся, и они остались в корабле одни со своим командиром, оба окончательно осознали, что все происходящее — это уже не тренировка. Не пройдет и двух часов, как тысячи тонн металла и топлива под ними придут в движение и устремятся вверх, в космос.

Эта пара часов перед стартом тянулась для экипажа мучительно долго. Они проверили связь и работу бортовых систем, поговорили с главами советской и афганской правительственных делегаций и товарищами по отряду космонавтов. Потом Моуманд зачитал обращение к жителям Афганистана, а Лахов — заявление от имени советско-афганского экипажа о готовности к космическому полету. Несмотря на то, что они, все трое, почти безостановочно разговаривали и шутили, Лахов почти физически ощущал, что эмоциональное напряжение в кабине корабля постепенно нарастает.

И когда оператор стартовой команды закончил обратный отсчет времени и внизу, где-то глубоко под спинками их кресел, глухо зарокотали ракетные двигатели, напряжение выплеснулось через край и все трое в один голос, на всю мощь своих легких заорали в микрофоны гермошлемов единственное и самое подходящее для этого момента слово:

— Поехали!

30 августа 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

С утра Макарьева вызвали в штаб полигона. Два подполковника и майор, срочно прилетевшие из Москвы, в течение почти четырех часов допрашивали его, стараясь из ответов лейтенанта построить целостную картину событий вчерашней ночи и утра. И Антон уже в четвертый или пятый раз со всеми подробностями и с указанием малейших деталей рассказывал московским контрразведчикам о своей схватке с нарушителями около периметра стартового комплекса.

Внешне их беседа мало походила на допрос. Они вчетвером сидели в довольно уютной комнате, с мягкими диванами и кондиционером, пили растворимый бразильский кофе с овсяным печеньем и вели свободный и, казалось бы, совершенно непринужденный разговор обо всем, что произошло на второй площадке космодрома в ночь с воскресенья на понедельник.

Судя по темным кругам под глазами и немного осунувшимся лицам, троица из Москвы тоже не сомкнула глаз нынешней ночью. И хотя пара чашек кофе немного взбодрила и офицеров — контрразведчиков, и Антона, усталость отступила только на время. К концу четвертого часа допроса Макарьев вымотался до предела. Вчерашняя бессонная ночь в степи, целый день бесконечных расспросов сначала в штабе части на второй площадке, а потом в особом отделе в Ленинске, новые расспросы сегодня утром — все это слилось в его сознании в бесцветную туманную полосу, в которой растворились лица и фигуры людей, и только гулко, словно из пустоты, звучали голоса, задающие все новые и новые вопросы.