Ли Чайлд - Джек Ричер, или 61 час

Три минуты девятого.

Ничего не происходило.

Четыре минуты девятого.

Пять.

Шесть.

Семь.

Ничего не происходило.

Ни звуков, ни сирены.

Совсем ничего.

В четверть девятого они перестали волноваться. Петерсон был уверен, что перекличку не могли отложить. Тюрьмы живут по жесткому расписанию. Если камеры не закроются на ночь ровно в восемь, об этом будет сделана пометка в журнале, и охранникам придется писать рапорты в трех экземплярах с подробными объяснениями. Слишком много мороки, никто не нарушит расписание без особых на то причин – например, мятежа, – но в таком случае сирена уже включилась бы. Значит, у них не вышло. Или за словами адвоката ничего не стояло.

Все спокойно.

– Ты уверен? – спросил Ричер.

– Абсолютно, – ответил Петерсон.

– Так докажи. Подкрепи свои слова делом.

– Как это?

– Отправляйся домой.

Так Петерсон и сделал. В двадцать минут девятого он надел куртку, прошел по подъездной дорожке, сел в машину и уехал. Джанет Солтер перестала поправлять книги и снова взялась за чтение. Женщина-полицейский, занимавшая пост в коридоре, присела на верхнюю ступеньку лестницы. Ее напарница в библиотеке отошла от окна. Ричер сидел на кухне и размышлял, стоит ли беспокоить Джанет Солтер или можно самому сварить себе кофе. Он знал, как работает такая кофеварка. Такой же пользовалась его мать, хотя она была француженкой. В конце концов он сам включил кофеварку. Ричер слушал, как булькает и шипит аппарат, а когда все успокоилось, налил себе чашку. Он поднял ее в насмешливом салюте, глядя на свое отражение в окне, и сделал первый глоток.

В восемь тридцать зазвонил телефон в коридоре. Женщина-полицейская поднялась с верхней ступеньки и взяла трубку. Попросили Ричера. Голос из Вирджинии. Женщина показала на глаза, а потом на дверь. Ты присмотришь за дверью, а я дам тебе возможность спокойно поговорить. Ричер кивнул, сел и взял трубку.

– Сорок тонн снаряжения для экипажей самолетов, оставшегося после Второй мировой войны, – сказал голос.

– Не слишком понятно.

– Расскажи мне, чем вы там занимаетесь. Мой человек сделал все, что в его силах, но больше он ничего не знает.

– Какого рода излишки остались после Второй мировой войны?

– Ты шутишь? Самые разные. Атомная бомба все изменила. Если раньше имелось много самолетов, оснащенных маленькими бомбами, то теперь осталось мало самолетов с большими бомбами. Там может лежать сорок тонн нижнего белья пилотов. Кроме того, осуществлен переход от самолетов с пропеллерами к реактивным двигателям. У них были шлемы. Может быть, это сорок тонн устаревших кожаных шлемов.

– Мне бы сейчас не помешал один из них.

– Кончай ныть.

– Какая здесь температура?

Небольшая пауза.

– Минус двадцать шесть градусов.

– Кажется, что больше.

– Больше и будет. Новости канала погоды выглядят ужасающе.

– Спасибо за доброту.

– Ну, ты сам спросил.

– Шлемы и нижнее белье?

– Это должно быть как-то связано с общей сменой оборудования или с уменьшением числа членов экипажа. Или с тем и другим.

– А есть какая-то информация по архитектуре самого здания?

– Планы исчезли много лет назад.

– Ладно, – сказал Ричер. – Спасибо.

– Мой парень заговорил. Из Форт-Худа. Все получилось, как ты сказал.

– Я рад.

– Я твоя должница.

– Мы в расчете.

– Нет, это моя первая большая удача.

– Неужели? А как давно ты занимаешь эту должность?

– Две недели.

– Я понятия не имел. Ты говоришь так, словно командуешь подразделением всю жизнь.

– Я не уверена, что это комплимент.

– Ну, так задумывалось, – сказал Ричер.

– Тогда спасибо.

– Тебе бы следовало сейчас праздновать успех.

– Я отослала всех своих людей.

– Хороший шаг. И скажи, что это их заслуга. Они оценят, но начальство будет знать, кто сделал всю работу. И ты получишь двойной выигрыш.

– Ты так поступал?

– Всегда. Я делал вид, что сам почти ничего не делал. И во многих случаях так и было.

– В твоем досье написано совсем другое.

– Ты все еще читаешь это старье?

– Это сага.

– Нечестно. Мы в неравных условиях с точки зрения информации.

– Чувак, так устроена жизнь.

– Как ты сейчас меня назвала?

– Я пыталась изобразить калифорнийскую блондинку.

– Понятно.

– В каком смысле?

– Ты не блондинка, и ты не из Калифорнии.

– А это хорошо?

– Брюнетка меня вполне устроит. Карие глаза?

– Ты угадал.

– Длинные волосы, правильно?

– Длиннее, чем следовало бы.

– Превосходно.

– Ты хочешь узнать про остальное?

– Должен быть честным. Я просто этого не слышал.

Она рассмеялась:

– Ладно, признаюсь. Ты прав.

– Рост?

– Пять футов семь дюймов.

– Светлокожая или смуглая?

– Ни то, ни другое. Но я хорошо загораю.

– Хочешь увидеть Южную Дакоту зимой?

Она рассмеялась:

– Я предпочитаю пляж.

– Я тоже. А ты откуда родом?

– Из Монтаны. Из маленького городка, о котором ты ничего не знаешь.

– А ты попробуй. Я бывал в Монтане.

– Хангри-Хорс.

– Никогда о нем не слышал.

– Я же говорила, – сказала она. – Он рядом с Уайтфиш.

– Тебе нравится армия?

– А тебе?

– У тебя есть мое досье, – ответил Ричер.

– И всякий раз, когда я на него смотрю, у меня возникает вопрос: если ты так ее ненавидел, почему не вышел в отставку в более благоприятный момент?

– Я никогда не испытывал ненависти к армии. Ни на минуту. Просто хотел все там исправить.

– И всякий раз выходил за рамки своих возможностей.

– Со временем я это понял.

Ричер осмотрел коридор. Закрытая дверь, темные панели, картины, персидский ковер. Редкие породы дерева, воск, полировка, патина. Он получил всю информацию, которую мог раздобыть в 110-м подразделении. Нет никаких причин продолжать беседу.

– А что ты вообще делаешь в Южной Дакоте? – спросил голос.

– Я ехал в автобусе, который попал в аварию. Пришлось здесь задержаться.

– Жизнь – это игра.

– Но колода подтасована. Ни один автобус, попавший в аварию, не сделал этого там, где тепло.

– Ты хорошо себя ведешь?

– А почему я должен вести себя плохо?

– На досье остаются пометки, если другие агентства делают запрос. Ну, ФБР, или местная полиция, или еще кто-нибудь. Так вот, в твоем досье полно таких следов. Кто-то постоянно тобой интересовался за последние двенадцать лет.

– А за последние два года?

– Копию твоего досье отправили Томасу Холланду из полицейского департамента Болтона.

– Это шеф полиции. Обычный запрос. Он хотел знать, какова моя квалификация, потому что ему требовалась моя помощь. Тогда он думал, что каменное здание принадлежит армии. Потом было что-то еще?

– Нет.

– Потому что я хорошо себя вел.

Долгая пауза.