Виктор Гавура - В Киеве всё спокойно

За столом сидел худой усатый уголовник в синей майке и черных трусах.

— Замри. Если ты пошевелишься, я в тебя выстрелю, и ты умрешь, — подробно и чертовски доходчиво объяснил Очерет, наведя на него пистолет.

Ничего не понимающий уголовник, молча, уставился на него. Плечи и руки его покрывали самые разнообразные татуировки угрожающего характера. Вся уголовная символика была в ассортимент: от кинжалов, змей и черепов, до виселиц, ракет и даже танков. В руке он сжимал треснувшую чашку, обмотанную пластырем, на котором стояла надпись: «Не трогай — убью!» Из-за сильного дрожания чефир из чашки обильно поливал стол. Все пальцы у него были в вытатуированных перстнях, а тыльные стороны кистей и впадая грудь, — в церковных куполах. Понятный тип, прикинул его Очерет, небось, такие же перстня и на ногах себе наколол. Учитывая возраст, столько ходок он мог совершить, если начал сидеть задолго до своего рождения.

Подталкивая стволом пистолета в спину, Очерет завел грозного усача в комнату. Она больше походила на склад: в одном углу штабелем стояли четыре телевизора, несколько компьютеров и груда самой разнообразной радиоаппаратуры. В другом углу, сидел на полу, прокованный цепью к трубе Шеин. На его бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели испуганные глаза. Взглянув на стол, Очерет увидел «Polaroid» и сразу подумал, что он краденный. У него сложилось мнение, что все вещи в комнате были краденные. Даже воздух здесь был «спертый», пошутил про себя Очерет.

— Ключ! — протянув руку, потребовал Очерет.

Уголовник засеменил к кровати. Было заметно, что ему не совсем удобно переставлять ноги, будто между ними что-то застряло. Поспешно перерыв все, что было на кровати и сбросив на пол подушку, он достал из-под нее ключ. Обратив внимание на странный фасон семейных трусов Мишиного надсмотрщика, Очерет решил пошутить. Сняв у Миши с пояса замок, он заставил его фотографироваться в обнимку с уголовником, и сделал два снимка.

— Кие-то вы безрадостные, — просмотрев фотографии, покачал головой Очерет. — Не счастливые, что ли? Надо веселее, фотографии-то на память. Или вам тяжело расставаться? — язвительно скривил губы он. — А ну-ка, оба, скажите по-английски вот в эту дырочку: «сыр».

Внезапно поменяв глухой тембр голоса на металл, он прорычал, — Ну, вместе: «чи-и-из!» — и, понудив уголовника и Мишу, прижавшись щеками друг к другу, улыбаться, Очерет сделал третий снимок.

Еще раз, просмотрев фотографии, он машинально отметил про себя отличное качество снимков и, выбрав последний, положил его на стол рядом с фотоаппаратом, остальные два забрал с собой. Затем он примкнул уголовника цепью к трубе отопления там, где раньше сидел прикованный Миша. Уходя, Очерет медленно приблизился, и пристально посмотрев ему в глаза, негромко сказал:

— Утюгу и остальным передай, чтобы сегодня же исчезли из Киева. Того, кто останется, я убью.

Альбина вышла из своей квартиры.

Запирая дверь и щелкая ригельными засовами замков, она думала, что если есть дверь, хоть бы и бронированная, ее откроют, и никакие замки ее не уберегут. На первом этаже ее дома располагался гастроном с весьма многообещающим названием «Бумі маркет». Возле камер хранения гастронома у нее была назначена встреча со Склянским. На скамейке возле подъезда сидела юная, лет семнадцати мать в черной кожаной куртке. Рядом с ней стоял ее четырехлетний сын в такой же кожаной куртке. У матери были растрепанные ярко-оранжевые волосы, покрашенные «перьями» зеленкой. Поверх этой экстравагантной прически она надела наушники плеера. Тонкими пальцами, унизанными дешевыми мельхиоровыми кольцами и перстнями, вертит колесико настройки. На лице выражение неописуемого восторга. Сама еще ребенок, в ней было что-то до отвращения животное, скорее всего, обезьянье. В этой интенсивно размножающейся особи воплотилось все ничтожество, весь ужас и грязь женского пола. Волна ненависти к женской никчемности всколыхнулась в Альбине и тошнотой подступила к горлу.

Неожиданно Альбина почувствовала, что силы оставляют ее. Вокруг было полно воздуха, а дышалось тяжело. Головокружение и слабость в ногах заставили ее присесть на край скамейки. Может, я заболела? Она раньше никогда не болела, лишь изредка случались легкие простудные заболевания. Она знала, что провидение иногда вырывает человека из стремительного бега жизни болезнью, оберегая его от гибельных поступков, малой неприятностью, избавляя от большой беды. А еще, она истово верила колокольному звону, которому одному было дано врачевать от всех болезней. Нет, это не болезнь. Всему виною свежий воздух, давно не выходила из дома, успокаивала она себя. Раздышусь, и все пройдет. Да, но пройдет ли это, часами не прекращающееся подергивание века, никогда ранее не беспокоящее ее? Вряд ли, сказывается напряжение последних дней. Надо дать себе роздых, подумать, как снять напряжение.

Сидя рядом с матерью и ребенком, Альбина невольно наблюдала за ними. А глаза у этой девицы явно отрешенные, заметила она. Так музыку не слушают, так впадая в транс, спасаясь от скуки. Пустые глаза над жующими жвачку челюстями, они не переносят одиночества, им жизненно необходима компания. Лишенные внутреннего мира, оставшись наедине с собой, они начинают подыхать со скуки. Свободное время вызывает у них панику и тягу к самоубийству. Убивая время, они убивают себя и, если не дерут глотку на дискотеках, то хлещут пиво или цепенеют в наркотических видениях, а когда нет денег на выпивку и наркотики, развлекаются, таская друг друга за патлы и разбивая головы себе подобным. Бездушные и пустые, как картонные упаковки.

Мальчику было скучно и он громко, чтобы сквозь скрежет в наушниках его услышала мать, закричал:

— Мама! Расскажи мне сказку.

Его мать широко улыбнулась, у нее был большой эротический рот и ровные белые зубы.

— Хорошо, мой родной, — ласково сказала она, сняла наушники и выключила плеер.

Посадив рядом с собой сына, она обняла его и, глядя пред собой лучистыми голубыми глазами, словно рассматривая что-то вдали, негромко и на удивление проникновенно, начала.

— Я расскажу тебе сказку о сыне Ветра и принцессе страны Гладиолусов.

Жил-был один бедный юноша. Он, как и ты, вначале ходил в детский сад, а потом в школу. После окончания школы он хотел поступить в институт, чтобы стать археологом. Далеко, в сыпучих песках пустыни искать покинутые древние города или в глубинах океана проплывать над улицами затонувшей Атлантиды. Но денег у него не было, и учиться ему было нельзя, его сразу же провалили на вступительном экзамене. Он очень расстроился и не знал, как ему жить дальше. Ему было хуже, чем остальным людям, потому что это был не совсем обычный юноша. Его отцом был Ветер, а мать — Облако.