Эдгар Уоллес - Тайна желтых нарциссов (сборник)

Он подошел к телефону и набрал номер Менделя. Поговорив с ним, тут же позвонил Питеру Гиллэму. Потом Смайли надел шляпу, вышел из дома и здесь же, на Слоун-сквер, в маленькой почтовой лавке около «Питера Джонса» купил почтовую открытку с видом Вестминстерского аббатства, дошел до подземки и проехал на север до Хайгейта. На почтамте он купил марку и, написав адрес жестким континентальным почерком, отправил открытку Эльзе Феннан. Текст послания был простым и резким: «Как жаль, что тебя здесь нет». Опустив открытку, Смайли заметил время и вернулся на Слоун-сквер. Ничего больше сейчас сделать было невозможно.

Той ночью Смайли спал крепко и, выспавшийся, поднялся рано поутру. Купив французских булочек и кофе в зернах, он сварил себе большое количество кофе и, сидя на кухне, завтракал и читал «Таймс». Забавно, но Смайли чувствовал себя абсолютно спокойным, и, когда зазвонил телефон, он аккуратно сложил газету, прежде чем отправиться наверх и ответить на долгожданный звонок.

— Джордж, это Питер, — голос был почти торжествующий. — Джордж, она клюнула на приманку, клянусь, она клюнула.

— Как это произошло?

— Почта пришла в 8.35. В 9.30 она уже шагала к калитке. Прошла прямо к железнодорожной станции и села на поезд 9.52 до Виктории. Я посадил на поезд Менделя, а сам погнал на машине, но опоздал к прибытию поезда на конечную станцию.

— Как ты теперь будешь поддерживать с Менделем связь?

— Я дал ему телефон Гросвенор-отеля, откуда тебе и звоню. Он сюда позвонит сразу же, как только сможет, и я к нему подъеду, где бы он ни находился.

— Питер, все надо сделать очень мягко, хорошо?

— Кошачьими лапками, старина. Она, кажется, совсем голову потеряла. Несется, как борзая.

Смайли дал отбой. Он взял в руки «Таймс» и принялся изучать театральную колонку. Не мог он ошибиться… не мог.

После этого телефонного разговора утро тянулось невыносимо медленно. Иногда он подходил к окну и, засунув руки в карманы, смотрел на длинноногих кенсингтонских девушек, шествовавших на пару с молодыми людьми в бледно-голубых пуловерах за покупками, наблюдал за счастливой трудолюбивой бригадой, мывшей машины, припаркованные перед их домами. Закончив работу, мойщики собирались в группы и серьезно обсуждали всякие автомобильные дела, потом они отправлялись, продолжая спорить по каким-то чрезвычайно важным для них вопросам, выпить первую пинту из уик-энда в ближайший паб.

Наконец через длиннейший промежуток времени, показавшийся ему вечностью, раздался звонок в дверь и вошли счастливые, голодные, как волки, Мендель и Гиллэм.

— Крючок, леска и грузило, — сказал Гиллэм. — Но пусть тебе все Мендель расскажет — ему пришлось сегодня основательно потрудиться. Мне оставалось лишь подсечь.

Мендель не заставил себя упрашивать, рассказав обо всех перипетиях обстоятельно и аккуратно, уперевшись взглядом в пол в нескольких футах перед собой и немного склонив набок голову на худой шее.

— Она села на поезд 9.52 и доехала до вокзала Виктория. В вагоне я держался в стороне и подхватил ее, когда она проходила турникеты. Потом она взяла такси до Хэммерсмита.

— Взяла такси? — перебил Смайли. — Она, видно, совсем обезумела.

— Что ты, сделала стойку, как коброчка. Однако для женщины она ходит довольно быстро, а по платформе вообще почти бежала. Вышла на Бродвее и пошла пешком до Шеридан-театра. Попробовала двери в кассу, но они были закрыты. С мгновение постояла в нерешительности, потом повернула обратно и прошла сотню ярдов до кафе. Заказала себе кофе, причем, заметьте, заплатила сразу. Минут через сорок вернулась к театру. Касса была открыта, я нырнул в очередь за ней. Она купила два билета в задние ряды партера, ряд Т, места 27 и 28. Когда вышла из театра, то положила один билет в конверт и заклеила его. Потом она отправила конверт. Я не видел адреса, но марка была шестипенсовая.

Смайли сидел очень неподвижно и тихо.

— Интересно, — произнес он наконец, — интересно, придет он или нет.

— Я появился на сцене около Шеридан-театра, — вступил Гиллэм. — Мендель усадил ее в кафе, позвонил мне и опять вернулся в кафе.

— Мне тоже захотелось кофе, — продолжил Мендель. — Мистер Гиллэм потом ко мне присоединился. Когда я пошел в кассу стоять в очереди, он остался в кафе и вышел оттуда попозже. Это была вполне приличная работа, не волнуйтесь. Она сейчас, как сумасшедшая коброчка, я в этом уверен. Но подозревать что-то у нее нет ни малейшего повода.

— Что же она сделала потом? — спросил Смайли.

— Возвратилась прямо на вокзал Виктория. Мы ее предоставили себе самой.

С минуту они помолчали. Затем Мендель спросил:

— Что мы делаем дальше?

Смайли моргнул, глянул серьезно в серое лицо Менделя и сказал:

— Как это что? Заказываем билеты на вторник в Шеридан-театр.

Они ушли и оставили Смайли наедине с его размышлениями. Ба, да ведь он совсем забыл разобрать накопившуюся за время его отсутствия кипу корреспонденции. Рекламные проспекты, каталоги от Блэквелз, счета, квитанции, гороховые купоны, футбольные анкеты и несколько личных писем — все это так и лежит на столике в холле. Он перенес всю кипу в гостиную, поудобнее устроился в кресле и начал поочередно вскрывать конверты — в первую очередь частную корреспонденцию Одно из первых писем, к его удивлению, было от Мэстона, и он прочел его с чувством, близким к растерянности.

«Дорогой Джордж,

Я был чрезвычайно огорчен, когда услышал от Гиллэма о случившемся с Вами досадном происшествии, и искренне надеюсь, что к этому времени Вы благополучно оправились от своей травмы.

Вы, должно быть, помните, как под влиянием обстоятельств момента Вы написали мне прошение об отставке, как раз перед постигшим Вас ударом, и я хотел бы сообщить Вам, что ни в коем случае не принимаю его серьезно. Иногда, в те времена, когда события довлеют над нашими поступками, страдает наше чувство перспективы. Но старые, закаленные во многих битвах ветераны — такие, как мы с Вами, Джордж, — мы не теряем нюха, и нас не собьешь со следа. Надеюсь увидеть Вас вместе с нами, как только позволит Ваше здоровье, а тем временем разрешите продолжать считать Вас старым и верным членом нашего коллектива».

Смайли отложил письмо в сторону и принялся за следующее. Только какое-то мгновение он, не узнавая почерка, тупо смотрел на швейцарскую марку и на писчую бумагу дорогого отеля. Неожиданно он ощутил слабость, зрение его слегка затуманилось, и в его пальцах едва хватило сил, чтобы надорвать конверт. Что ей нужно? Если денег, то она может располагать всеми его сбережениями. Деньги были его собственные, Смайли мог ими распоряжаться так, как ему заблагорассудится: если ему доставляет удовольствие тратить их на Энн, он вполне может себе это позволить. Больше у него не осталось ничего такого, что он мог бы дать ей, — она забрала все еще много лет назад. Забрала его смелость, его любовь, его сочувствие, уложила их беспечно в свою шкатулку для драгоценностей, чтобы рассеянно перебирать иногда во время жаркой кубинской сиесты, когда время под тяжелым палящим карибским солнцем тянется так долго, забрала, может быть, и для того, чтобы трясти всем этим перед глазами очередного любовника или сравнивать их с подобными же побрякушками, которые ей оставляли другие и до, и после него.