Сью Графтон - В - значит вторжение

Через дверное стекло я видела, как она приближалась. Она включила свет на крыльце и выглянула через стекло.

— Да?

— Вы — Солана?

— Да.

На ней были очки в черной оправе. Ее темные волосы были результатом окрашивания в домашних условиях. Если бы она делала это в салоне, какой-нибудь «художник» добавил бы несколько дурацких светлых прядей. Из заявления я знала, что ей шестьдесят четыре, но она выглядела моложе, чем я представляла.

Я улыбнулась и повысила голос, показывая большим пальцем в направлении дома Генри.

— Я — Кинси Миллоун. Я живу рядом. Я хотела заглянуть, посмотреть, как дела у Гаса.

Солана открыла дверь и выпустила облако теплого воздуха.

— Еще раз, как вас зовут?

— Миллоун. Кинси.

— Приятно познакомиться, мисс Миллоун. Заходите, пожалуйста. Мистер Вронский будет рад компании. Он был немного подавлен.

Она отступила, давая мне пройти.

Солана была подтянутая, но немного грузноватая в области живота, что говорило о том, что когда-то она носила ребенка. Молодые матери обычно быстро теряют вес, но он возвращается в зрелые годы в виде постоянного пародийного мешка.

Проходя за ней, я машинально прикинула ее рост, который был примерно метр пятьдесят семь, по сравнению с моими метром шестьюдесятью семью.

На ней была туника бледно-зеленого цвета из прочного материала и похожие брюки, не то чтобы униформа, но немнущиеся и легко стирающиеся вещи, купленные для удобства.

Пятна от крови пациента или других телесных жидкостей будет легко удалить.

Вид гостиной меня поразил. Исчезли обломанные фанерные столики с их липкими безделушками. Коричневые чехлы были сняты с дивана и трех кресел. Оригинальная обивка оказалась приятным цветочным орнаментом в кремовых, розовых, коралловых и зеленых тонах, и должно быть была выбрана покойной миссис Вронской. Шторы были раздвинуты, оставив окно голым и чистым. Ни пыли, ни беспорядка. Ковровое покрытие мышиного цвета было на месте, но букет темно-розовых роз стоял на кофейном столике, и я не сразу поняла, что они искусственные. Даже запах в доме изменился — с многолетнего никотина к чистящему продукту, который, наверное, назывался «весенний дождь» или «полевые цветы».

— Вау. Как здорово. Это место никогда не выглядело так замечательно.

Солана казалась довольной.

— Тут еще много работы, но по крайней мере, в этой части дома стало лучше. Мистер Вронский читает в своей комнате, пойдемте со мной.

Я последовала за Соланой по коридору. Ее туфли на резиновой подошве не издавали ни звука, и эффект был странным, словно она была судном на воздушной подушке, плывущим впереди. Когда мы достигли спальни Гаса, она взглянула на него, потом оглянулась на меня и приложила палец к губам.

— Он заснул.

Я тоже заглянула в комнату и увидела Гаса на кровати, поддерживаемого кучей подушек.

Открытая книга лежала поперек его груди. Его рот был раскрыт, а веки были прозрачными, как у птенчика. В комнате был порядок, и его простыни выглядели новыми. Одеяло было аккуратно сложено в ногах кровати. Его слуховой аппарат был вынут и лежал под рукой, на тумбочке.

Я сказала шепотом:

— Не хочу его беспокоить. Лучше я приду завтра утром.

— Как хотите. Я могу его разбудить.

— Не надо. Нет никакой спешки. Я ухожу на работу в восемь тридцать. Если он уже встанет, я тогда смогу его навестить.

— Он просыпается в шесть часов. Рано ложится и рано встает.

— Как он себя чувствует?

— Нам лучше поговорить на кухне.

— Ой, конечно.

Солана прошла назад по коридору и свернула налево, в кухню. Я следовала за ней, стараясь двигаться так же бесшумно, как она. Кухня, как и гостиная со спальней, претерпела изменения. Те же бытовые приборы были на месте, пожелтевшие от времени, но на стойке стояла новенькая микроволновка. Все было чистым, и похоже, что кухонные занавески были выстираны, выглажены и повешены на место.

С опозданием отвечая на мой вопрос, Солана сказала:

— У него бывают хорошие и плохие дни. В таком возрасте они не восстанавливаются так быстро. У него есть прогресс, но это два шага вперед и три назад.

— Я понимаю. Я знаю, что его племянница беспокоится о его ментальном состоянии.

Оживление исчезло с ее лица, как вуаль.

— Вы с ней говорили?

— Она звонила мне вчера. Она сказала, что разговаривала с ним по телефону, и он показался растерянным. Она спрашивала, не заметила ли я каких-нибудь изменений в нем. Я его не видела несколько недель, так что не смогла ответить, но обещала, что зайду к нему.

— Его память не такая, как была. Я это ей объяснила. Если у нее есть вопросы по поводу ухода за ним, она должна адресовать их мне.

Ее тон был слегка раздраженным, и на щеках появилась краска.

— Она не волнуется насчет ухода. Она спрашивала, не заметила ли что-нибудь я сама. Она сказала, что вы заподозрили деменцию…

— Я никогда такого не говорила.

— Не говорили? Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что она сказала, вы упомянули ранние признаки деменции.

— Она не поняла. Я сказала, что деменция — это одна из нескольких возможностей. Это может быть гипотиреоз, или недостаток витамина В, и то и другое можно вылечить. Я не должна ставить диагнозы. Это не моя область.

— Она не говорила, что вы делали какие-либо заявления. Она просто объяснила мне ситуацию.

— Ситуацию.

Она пристально смотрела на меня, и я почувствовала, что она на что-то обиделась.

— Извините. Наверное, я неправильно выразилась. Она сказала, что он звучал растерянно по телефону, и подумала, что это могло быть от лекарств, или чего-то подобного. Она сказала, что позвонила вам, и вы это обсудили.

— И теперь она прислала вас проверить.

— Проверить его, а не вас.

Солана отвела взгляд, ее манеры стали колючими и холодными.

— Очень жаль, что ей понадобилось разговаривать с вами за моей спиной. Видимо, ее не удовлетворяет моя работа.

— Вообще-то, она звонила не за тем, чтобы говорить о вас. Она спрашивала, не заметила ли я изменений в нем.

Теперь ее глаза сверлили меня, горячие и темные.

— Так что, теперь вы — доктор? Может быть, вы хотите посмотреть мои записи. Я все записываю, меня так учили. Лекарства, кровяное давление, стул. Буду счастлива послать ей копию, если она сомневается в моей квалификации или моей добросовестности в уходе за ее дядей.

Я не смотрела на нее, но чувствовала, как меня затягивает в область искаженного восприятия. Она что, ненормальная? Я не знала, как выбраться из этого омута неверного истолкования. Я боялась, что если произнесу еще две фразы, она в сердцах бросит работу, и Мелани окажется в затруднительном положении. Это было, как находиться в присутствии змеи, которая сначала шипит, а потом сворачивается в готовности. Я не осмеливалась повернуться спиной или отвести взгляд от нее. Я стояла очень тихо. Я отступилась от обычной защиты и решила притвориться мертвой. Если вы убегаете от медведя, он гонится за вами. Это натура зверя. Так же, как и змеи. Если я пошевелюсь, она может ужалить.