Сью Графтон - В - значит вторжение

— Я сейчас поеду в больницу, а потом зайду к Рози. Хочешь присоединиться?

— Я бы хотел, но Шарлотта обещала прийти к восьми. Я веду ее ужинать.

— Правда? Ну, это интересно.

— Не знаю, насколько это интересно. Я плохо с ней обошелся из-за дела с Гасом. Я был задницей, и пришло время все исправить.

Я оставила его наряжаться, и прошла полквартала к своей машине. Путь до больницы занял меньше пятнадцати минут, что дало мне время обдумать исчезновение Соланы и появление Чини. Я знала, что возобновлять наши отношения будет глупым. С другой стороны, (всегда есть другая сторона, не так ли?) я почувствовала запах его одеколона и едва не застонала вслух.

Я припарковалась на боковой улице и пошла к ярко освещенному входу больницы.

Мой визит оказался коротким. Когда я нашла его отделение и представилась, мне сказали, что он до сих пор спит. Я немного поговорила с дежурной медсестрой, чтобы убедиться, что ей ясно, кого пускать к Гасу, а кого — нет. Пегги проделала всю необходимую работу, и меня заверили, что его безопасность — главная забота для всех. Я все-таки заглянула в палату и с полминуты смотрела, как он спит. Его цвет лица уже улучшился.

Был один светлый момент, который сделал мою поездку не напрасной. Я вызвала лифт и ждала. Слушала скрип кабелей и звук, оповещающий, что лифт прибывает с нижнего этажа.

Когда двери открылись, я оказалась лицом к лицу с Нэнси Салливан. В руке у нее был портфель хорошей девочки-скаута, на ногах — практичные туфли.

Как доказательство того, что в мире существует справедливость, ее назначили заниматься делом Гаса. Она холодно поприветствовала меня, таким тоном, как будто надеялась, что я упаду в шахту лифта. Я не сказала ей ни слова, но в душе торжествовала. Сдерживала ухмылку, пока не закрылись двери лифта. Тогда я пробормотала самые сладкие слова в английском языке: Я тебе говорила.

Я ехала домой и мечтала об ужине у Рози. Собиралась поставить на карту жир и холестерин: хлеб с маслом, красное мясо, сметана на всем и большой липкий десерт. Возьму с собой роман в мягкой обложке и буду читать, набивая желудок. Я не могла дождаться.

Свернув на Албанил, я увидела, что с парковкой было сложно. Я забыла, что снова настала середина недели, которую многие отмечают посещением баров. В поисках места я медленно ехала по улице, высматривая также еще две вещи: полицейскую машину, означающую, что они вернулись в дом Гаса, и легендарный металлически-голубой «бьюик-Электра», знак того, что Солана поблизости. Ни того, ни другого.

Я свернула за угол, на Бэй, и проехала до конца квартала, не увидев ни одного свободного места. Повернула направо, на Кабана, и еще раз направо — на Албанил, чтобы проверить улицу еще раз. Впереди, на тротуаре, я заметила женщину, в плаще и на высоких каблуках.

Мои фары осветили волосы, слишком светлые, чтобы быть настоящими — волосы проститутки, выкрашенные и напомаженные. Эта подруга была огромной, и даже сзади я могла сказать, что что-то не так. Проехав мимо, я поняла, что это был мужчина в женской одежде. Повернула голову и прищурилась. Был ли это Крошка? Я следила за ним в зеркало.

Освободилось место, и я заехала туда.

Перед тем, как выключить мотор, я взглянула на тротуар. «Красотки» не было видно, так что я немного опустила стекло, чтобы услышать стук ее каблуков. Было тихо. Если это был Крошка, он или пошел в другую сторону, или свернул за угол. Мне это не нравилось.

Я вытащила ключ из зажигания, зажав кольцо в кулаке, чтобы ключи торчали между пальцами. Еще раз оглянулась через правое плечо, проверяя тротуар, прежде, чем открыть дверцу.

Ручка вырвалась из моей руки и дверца распахнулась. Меня схватили за волосы и выволокли из машины. Я упала на спину, боль пронзила кобчик. Я узнала Крошку по запаху — едкому и отвратительному. Я повернулась и посмотрела на него. Его платиновый парик перекосился, и я видела щетину на его лице, от которой нельзя было избавиться даже дневным бритьем.

Он сбросил свой плащ и туфли на высоких каблуках. На нем была женская блузка и юбка размера ХХХL, которая задралась на бедра, что давало ему свободу движений.

Он до сих пор держал меня за волосы. Я ухватилась за его руки, поднимаясь, в попытке не дать ему вырвать волосы с корнем. Мои ключи упали под машину. Сейчас не время волноваться об этом. Я сражалась за преимущество. Мне удалось освободить ногу и пнуть его в колено. Каблук на моем сапоге, возможно, причинил какой-то ущерб, но тучность Крошки делала его почти невосприимчивым к боли. В нем бушевал адреналин, несомненно подогревавший его самоощущение. Волосы на его икрах и бедрах были прижаты колготками огромного размера. Стрелки бежали от ластовицы, где нейлон натянулся до предела.

Он издавал бессмысленные горловые звуки, наполовину напряженные, наполовину возбужденные, в предвкушении увечий, которые он нанесет, прежде чем покончить со мной.

Мы сцепились, и оба оказались на тротуаре. Он лежал на спине, и я тоже лежала на спине, неуклюже растянувшись на нем. Крошка сводил свои ноги, как ножницы, в попытке зажать меня между бедрами. Я вытянула руку и вцепилась ему в лицо, надеясь попасть в глаз.

Мои ногти проехались по его щеке, что он, должно быть, почувствовал, потому что ударил меня по голове с такой силой, что я, клянусь, почувствовала, как мой мозг подскочил внутри черепа. Скотина был тяжелее меня на добрую сотню килограммов. Он прижал мои руки к телу. Захват был сильным, и я не могла пошевелить рукой. Крошка качнулся назад и вперед, пытаясь зацепить одну ногу за другую, для равновесия. Я смогла наполовину повернуться и использовала свою бедренную кость как клин, чтобы не дать ему свести колени.

Я знала, что он собирался сделать — сжать меня ногами, выпустить воздух из моих легких нарастающим давлением своих ляжек, и сжать еще раз. Он использует сжатие, как боа констриктор, пока я не перестану дышать.

Я не могла издать ни звука. В совершенной тишине меня поразило чувство одиночества. Никого больше не было на улице, никто даже отдаленно не представлял, что мы были там, соединенные в этом странном объятии. Он замяукал — радость, сексуальное возбуждение — я не знала, что.

Я скользнула вниз, тяжелая плоть его ляжек теперь давила на каждую сторону моего лица.

Он был горячий, потел между ног и сжимал их. Одного его веса было достаточно, чтобы раздавить меня. Не прилагая никаких усилий, он мог бы просто сесть мне на грудь, и меньше чем за тридцать секунд наступила бы тьма.

Я оглохла. Его ляжки выключили все звуки, кроме шума крови в его сосудах. Я изогнулась и повернулась на несколько сантиметров. Повернулась еще, пока мой нос не уперся в ластовицу на его колготках, с ее мягкой, беспомощной выпуклостью. У него не было эрекции. Это было очевидно. Любая другая одежда, кроме колготок, предоставила бы ему защиту — плотные джинсы, или спортивные штаны — прикрывая его яйца. Но ему нравилось ощущать шелковистое прикосновение голой кожей. Такова жизнь. У нас у всех есть предпочтения. Я раздвинула челюсти и впилась зубами в его мошонку. Закрыла глаза и сжимала челюсти, до тех пор, пока не подумала, что мои верхние и нижние зубы скоро встретятся посередине. Комок у меня во рту имел консистенцию поролона, с намеком на хрящ внутри. Я держалась, как терьер, зная, что опаляющее оповещение о боли проходит, как молния, через его тело.