щуп

После одной из потасовок, в которой Логинова спасло лишь отменное знание переулковых катакомб, он отправился в спортивный клуб, где, судя по афишам, давали платные уроки бокса. До этого ему чудилось, что для улицы вполне достаточно тех нехитрых навыков, что заложили Леониду в юношеской секции. Оказалось, это далеко не так. Да и с навыками дело обстояло в общем неважно. В той же секции он был куда стройнее и суше, хотя и тогда его нередко дразнили медведем. "Скверная техника - еще хуже, чем отсутствие всяческой техники," - говаривал тренер. При этом он неизменно глядел на Леонида. Заключительный разговор состоялся у них в день полуфинала. Леонид тогда победил. Победил в последний раз. Когда спускаешься победителем по ступеням ринга, не успеваешь пожимать руки и принимать поздравления. Ты почти герой, и абсолютно незнакомые люди считают за честь похлопать тебя по плечу. В тот день все однако пошло наперекосяк. И глазели как-то не так, и руки пожимали вяло. Уже в раздевалке тренер отозвал его в сторону.

- Бросай это дело, Лень, - полушутливо посоветовал он. - Рано или поздно нарвешься.

- Разве я не победил? - Леонид обиделся.

- Да, но как!.. - тренер протянул ему стопку листов. - Вот судейские бланки. Сам погляди. По очкам победа светила москвичу. Пятьдесят на двадцать девять, сорок восемь на двадцать, ну и так далее. О чем-нибудь говорит такой расклад?

Леонид насупился.

- Какая разница, что они там насчитали!

- Большая, Лень. Для меня и для команды - большая. Ты победил одним таранным ударом. Молодец, кое-что наработал. Теперь у парня сломана носовая перегородка. Разумеется не смертельно, но приятного мало. Подобных побед у тебя уже около дюжины. Может, хватит?

- Хватит, так хватит, - стараясь казаться безразличным, Леонид отвернулся. В глазах у него предательски пощипывало, нарочитое спокойствие никак не давалось. Скручивая бойцовские бинты, он заметил, что пальцы его дрожат. Тренер, видимо, тоже что-то почувствовал. Топчась за его спиной и словно бы извиняясь, он продолжал выкладывать свои многочисленные аргументы:

- У каждого, Лень, свой потолок. Это только поначалу его не видишь. У тебя неплохо поставлен удар, но, между нами говоря, не такой уж он и сокрушительный. А главное - техника. Тебе просто везло до сих пор, что не попался сильный партнер. Суди сам, ты уже четвертый год в секции и по-прежнему считаешь нормальным пропустить полсотни плюх. А если бы среди этой полсотни попалась колотушка вроде твоей?..

В родную секцию Леонид больше ни разу не заглянул. Обида осталась обидой. Лишь спустя года два мысленно он согласился с тренерскими доводами. Для ринга он не годился. Наверное, не годился и для улиц, но здесь уже выбирал не он. Потому и вспоминались временами былые занятия, потому и тянуло иногда в спортивные клубы. Один урок - два червонца. Спарринг-партнеры работали в свое удовольствие, Леонид натужно отбивался. На порог ему указали, когда на пол рухнул второй из постоянных партнеров. Двадцать рублей за последнее занятие демонстративно вернули. Но клубов в городе хватало, и, в очередной раз заскучав, он набивал спортивную сумку тренировочным тряпьем, отправляясь по новому адресу.

Глава 5

Оператор, моложавый брюнет с синевой на тщательно выбритых щеках, протянул стопку бланков, кивнул на авторучку.

- Пункты с шестнадцатого по тридцать четвертый пропускаются, остальное нужно заполнить.

- Прямо сейчас?

- Именно сейчас. Но прежде всего блиц-тест, - оператор положил поверх бланков желтого цвета карточку. - Сорок два вопроса за три минуты.

- А если не успею?

- Сколько успеете.

- Ясно. Проверка на кретинизм, - Валентин хмыкнул и, вооружившись ручкой, присел за ближайший столик. Он уже не слишком удивлялся. Каждый день ошарашивал чем-нибудь новеньким. Битого-перебитого арестанта это, разумеется, настораживало, хотя, мысленно возвращаясь в прошлое и сравнивая, он неизменно приходил к выводу, что перемены, произошедшие в его жизни, можно было назвать позитивными. Во всяком случае к этой новой жизни он начинал испытывать какой-то интерес. Его гоняли на компьютерных тестах, водили по врачебным кабинетам, проверяли зрение, слух, координацию движений. "Лабораторная крыса" - так он называл себя теперь. Рассказывать о том, что с ним вытворяют, сокамерникам было запрещено, но в одном из своих турне по кабинетам Валентин неожиданно столкнулся с Бариновым. И у того, и у другого полезли глаза на лоб. Не выдержав, в этот же вечер они откровенно побеседовали. Защитой от встроенных в потолок микрофонов послужило обыкновенное одеяло, которым сокамерники накрыли головы. Оба не спешили выстраивать иллюзорных гипотез. Как известно, манна небесная просто так на макушки не просыпается. К чему-то их серьезно готовили, и краем уха Барин где-то услышал, что за стенами Учреждения заваривается крутая каша. Вроде как и Горбачева давно не было на троне, и тех, кто после него пробовал припасть губешками к золотому вымени, тоже поскидывали. Новое время уже не дышало в затылок, оно овевало людей со всех сторон - да так, что запросто можно было подхватить простуду.

- Я так думаю, все снова идет к диктатуре, - шептал Барин. - Закрутят гаечки, как при Суслове с Берией.

- А нас, значит, - в чекистских палачей?

- Кто ж его знает? Может, и так. Но только суетятся они, Валек. Торопятся... Да и на что мы еще способны? Самое разлюбезное пушечное мясо. От арены вот-вот освободят, от вышки отмажут, - куда ж нас таких благодарных? Только на чьи-нибудь штыки.

- На чьи бы, узнать.

- Найдется, на чьи...

Так или иначе, но что-то всерьез менялось. И прежде всего - в отношении к ним властей. Арестанты перестали борзеть, ходили по струночке, боясь сглазить замаячившие впереди надежды. На жизнь, на свободу. Да и непривычно это было - ощущать вместо прежнего холодного пренебрежения - участливое внимание. Лишняя пайка хлеба, медицинское обслуживание, какие-то тесты. Не бог весть что, однако и такие мелочи расслабляют. Валентин это чувствовал по себе. Панцирь, в который все они были закованы, словно доисторические рептилии, мало-помалу давал трещины. Очень уж хотелось поверить в возможность собственного будущего. И то, что невозможно было выбить из них силой еще пару месяцев назад, теперь многие согласились бы выдать добровольно... Поневоле вспоминался рассказ Зуева - седенького и слабоголосого хлюпика, в прошлом учителя математики, сидевшего с Валентином на пересылке. Ощущение собственной значимости - вот что было главным для этого человечка. "Кем я был на вольняшке? - рассуждал Зуев. - Да никем! Пустым местом! Ученики промокашкой в затылок плевались, коллеги не здоровались. Сдохни я, никто бы не заметил. Даже соседи. Каждый вечер я подытоживал результаты дня и, глядя на себя в зеркало, твердил: "Быдло! Серое посредственное быдло!.." А потом меня осенило. Все было проще простого! Я настрочил на себя донос. Разумеется, анонимный. Что-то касаемое операций с золотом и фальшивой валютой. И что бы вы думали? Тронулся лед! Как миленький! Мною заинтересовались - да не один-два гаврика, а целый коллектив! Я человеком себя почувствовал! Личностью! Серьезные дяди стали тягать меня повестками, тратить свою драгоценную энергию на длительные разговоры. Другие не менее серьезные дяди брели за мной по улицам, подглядывали из подъездов. А я этим волкодавам только подыгрывал. К стоматологам-протезистам заходил, в банки какие-то. Ох, они и бесились, наверное! Сто одну версию по моему дельцу скроили. А мне что? Мне одно голимое удовольствие. Потому как единицей стал, пусть и мнимой. Два месяца полнокровной жизни - вот, что я обрел в итоге. Если, конечно, не считать срока. Срок мне кинули по совершенно липовой статье. Уже когда разобрались, кто я есть..." Рассказ Зуева слушали с интересом, над кинутыми лохами из силовой конторы от души потешались, однако учителя все равно считали недоделком. В самом деле! Самому себе намотать срок? Это ж надо додуматься! Писать на себя доносы!.. Валентин тогда тоже недоумевал. Сейчас же ему казалось, что настроение нелепого зэка он начинает отчасти понимать...