щуп

- Уложились? - оператор заглянул через плечо и ловко выхватил карточку.

- Два вопроса не успел.

- Посмотрим!

Уж само собой. За то и деньги получают... Один из вопросов стоял в самом начале, и все же Валентин его пропустил. Тестирующих интересовало, способен ли отвечающий убить живое существо и какое именно. В скобках перечислялось: мышь, петух, корова и человек. Проще простого было бы подчеркнуть мышь, но, может, оттого, что стояла она в одном ряду с человеком, делать этого Валентин не стал.

Очередную блиц-карту ему подсунули чуть позже, когда он успокоенно вникал в текст бланков.

- Время пошло, - предупредил оператор, и пришлось снова переключаться на карточку. Вопросы в сущности походили на те прежние, но вопрос об убийстве формулировался более конкретно: "Что кажется вам проще: убить человека из винтовки, заколоть штыком, задушить голыми руками?" Ничего не выдумав, Валентин раздраженно отписал: "Проще подставить собственную задницу!" Подумав исправил "задницу" на ягодицу. Решил, что получилось совсем глупо, и до того разозлился, что перечеркал всю графу. Переживания унесли лишние секунды, - в результате около десятка вопросов остались безответными.

А в общем от подобных занятий он успел отвыкнуть. В последний раз столь долго работать авторучкой Валентину приходилось на институтских лекциях. Пальцы его быстро немели, почерк от страницы к странице становился все более неразборчивым, сползал вниз, теряя армейское равнение.

Часом позже его познакомили с занятным словечком "эйдетизм". И оказалось, это совсем не то, что он думал. Образная память - вот, что собирались они проверять. Седовласый мужчина в штатском быстро и жестко выдавал задачу: описать ту или иную марку машины, собственный дом, улицы, по которым когда-то гулял Валентин, взяв карандаш, попытаться изобразить водочную этикетку. Как выяснилось, жизнь Лужина была им знакома до мельчайших подробностей. Эти самые подробности они и вытягивали из него. Очевидно, людей в штатском интересовало насколько точно ту или иную мелочь он в состоянии воспроизвести. Количество этажей в знакомых зданиях, цвет глаз директора родной школы, брови отца, прически сокурсниц, особенности их походки, мимики, дикции. Валентин отвечал устало и монотонно, как автомат, лишь раз насторожившись, услышав среди прочего фамилию Юрия. Скорее всего это было случайностью. До Юрия они не должны были добраться. Как и до Виктории.

***

С Бариновым они продолжали обмениваться многозначительными взглядами, в разговор однако вступали крайне редко. Бояться было чего. В один из дней исчез Карпенко. Кто-то из вертухаев шепнул Хазрату, что Карпенко "скормили псам". Подобное в стенах Учреждения практиковалось часто, и что это такое, заключенные знали прекрасно. Хорошая собака - это опытная собака. Укусить может любая, но "правильно" укусит лишь та, которой приходилось это делать не однажды. Возможностей набраться опыта у здешней псов хватало. Пока зэк чего-нибудь стоил, его выводили против людей. После, когда мало-помалу он превращался в "изжеванный материал", заключенного швыряли в оскаленные пасти четвероногих друзей. Баринов дрался с огромным бульдогом после пяти суток карцера. Легкой пластмассовой палкой Валентин отмахивался от разъяренной овчарки. Более всего не повезло Хазрату. Его оставили в компании трех откормленных псов. Никто не застрахован от ошибок. Дело Хазрата пролистали невнимательно, в тщедушном тельце не разглядели штормовой силы. Двум псам он успел сломать хребты, от третьего его самого отогнали дубинками. В память о том бое Хазрат хранил следы зубов чуть ли не по всему телу. Стыдился он однако не этих шрамов, стыдился своего расплющенного уха. Именно сюда пришелся удар, который и уложил Хазрата на арену. Начиная вспоминать тот день, бывший военспец всякий раз испытывал великий конфуз. По его словам выходило, что били его зеленые новички, и что хоть одну дубинку, но можно было отнять. А уж пофехтовать с охраной он, конечно бы, сумел.

Карпенко не походил на доходягу, тем не менее его списали. За неперспективность, за что-то, о чем арестантам приходилось только гадать.

В тот вечер, когда окончательно стало ясно, что Карпенко не вернется, сокамерники организовали траурный ужин. Накануне побывавший в поединке, Хазрат каждую минуту морщился, беспрерывно менял положение ног. Офицер, хлеставшийся с ним, целил исключительно по ногам. Такова, вероятно, была установка. Хазрат уверял, что сломал прыткому офицерику нос, но его собственное колено красноречивее всяких слов говорило об исходе поединка. Когда коленная чашечка раздувается в половину футбольного мяча, люди обычно ложатся на землю. Отдохнуть и порычать от боли. "Прыткий офицерик" добился своего. Установка оказалась выполненной.

Спиртное, разумеется, отсутствовало. Пили чай, грызли каменной твердости сухари. Тогда-то Баринов и позволил себе маленькую откровенность. Глядя в упор на Валентина, он пробормотал:

- На днях, Валек, обломится самое поганое. Готовься.

- Что именно?

Баринов замялся.

- Может, конечно, треп, но слышал я там какие-то намеки. Что-то вроде лабораторного опыта готовится, и твоя фамилия рядом мелькала.

- А мне одын хрэн, - вмешался Хазрат, - что опыт, что мордобой. Ко мне ток подклучали, я тэрпел, порошок в рот совали, я глотал. Главное бы хозяйство не трогали - и ладно.

- Что ты называешь главным?

- Понятно что...

- Интересно! Зачем оно тебе нужно - это хозяйство?

Хазрат осторожно прикоснулся к распухшему колену. Смуглое его личико покрылось сеточкой сосредоточенных морщин. К боли он прислушивался, как кот-охотник к шебуршанию расшалившейся мыши.

- Кто знает, - глубокомысленно изрек он, - сегодня мы тут, а завтра где-нибудь еще.

- Оптимист, - Баринов фыркнул.

Валентин, не замечая того, что делает, крошил в ладони жесткий сухарь.

- Значит, думаешь, могут списать, как Карпенко?

- Может, так, а может, и хуже сделают, - поднявшись из-за стола, Баринов прошелся по камере. - Кое-кто из старожилов поговаривает, что есть тут у них госпитальный полигон. Соображаешь? Туда самых здоровых берут. Сыворотки всякие испытывают, наркоту.

Валентин помрачнел.

- Что ж, с них станется.

- Ну... Я ведь только гадаю. Откуда мне знать? Может, действительно только треп.

- Давайтэ лучше споем, а? Зачэм грустыть? - Хазрат, не любивший мрачных разглагольствований, вполголоса тоненько затянул:

- Ух, рабынья куравая, белые цеты...

Раньше от этой "рабыньи" они тотчас хватались за животы, но сейчас оба промолчали. Валентин рассеянно глянул на ладонь, ссыпал истолченный сухарь в кружку.

- Ладно... Хазрат прав. Чего гадать? Что будет, то и будет.

- Лишь бы главное хозяйство не трогали! - фыркнул Барин.