щуп

- Правыльно!..

Свет под потолком мигнул, сменился на тускло-голубой, как в купейных поездах. Валентину захотелось зажмуриться. Лица собеседников враз стали темно-синими, зловещими. Чаевничали ожившие покойники, утлое пространство камеры напоминало гигантский гроб.

Глава 6

Нестерпимо ныл затылок, жилка на виске пульсировала с пугающей силой. Казалось, еще чуть-чуть, и давление, подпирающее снизу, сорвет голову, словно ветхонький клапан, ударит багровым фонтаном в потолок, безобразно зальет комнату. Логинов проглотил капсулу понтала и, одевшись, вышел в подъезд.

Пролетом ниже расположился на четвереньках дед Костяй - из всех чудес дома чудо номер один. Вот и сейчас он макал кисть в детское ведерко с масляной краской, прорисовывая на стенах хвостатых петушков, какие-то затейливые ягодки с листочками. Возле деда ползал чернявый котенок. Мордочку с белым пятном на лбу он норовил окунуть в ведерко, и дед Костяй, отстранял его, всякий раз выговаривая:

- Цыть, дура! Это ж не сметана. Тебя потом никаким растворителем не отмоешь!

- Мда... - Леонид в сомнении оглядел стены.

- Нравится? - дед Костяй горделиво помахал кистью. - Еще не то будет! К утру весь подъезд выкрашу. Соседи встанут и ахнут.

- Ахнут - это точно.

- Красивое - оно это... Оно завсегда греет.

- Греет-то греет, только ты бы лучше все-таки не говорил никому, что это твоя работа.

- Так уж сказал. Тебе вот, Ольге.

- Мы - ладно, мы не выдадим.

- Думаешь, ругаться кто будет? - дед Костяй строптиво задышал. - Так я это... Я не боюсь. Найду пару ласковых на ответ.

- Ну гляди, тебе виднее.

- Ты погоди, куда мчишься-то! Ты это... Фильм вчера видел? Про концлагерь?

- Вчера? - Леонид остановился. - Нет, а что?

- А то, что трусы люди, оказывается! Заячьи душонки! - дед Костяй с кряхтением выпрямился, лоснящаяся от краски кисть закачалась в опасной близости от плеча собеседника. На всякий случай Леонид чуть отодвинулся.

- Возьмем Дахау, к примеру. Или Маутхаузен... Ведь десятками тысяч сидели за проволокой! Десятками! А охраняло их всего ничего! То есть, скрывали раньше от народа, а теперь выплыло наружу. Двое, Леньчик, колонну целую могли конвоировать. Всего двое! Вот ведь как было!

- Ну и что?

- Как что! Чего ж они не убегали-то? Чего сидели там? Передушили бы на хрен всю охрану и дали бы деру! Нет ведь, - строились каждое утро, топали, куда положено, кайлом махали! Многие, слышь-ка, в казнях участие принимали! Дежурство даже такое было. Сегодня, значит, одни печи обслуживают, а вдругорядь - другие.

- Ты бы у нас, конечно, терпеть не стал, - туманно протянул Леонид.

- Уж не сомневайся, милок, не стал бы! - старик занозисто встрепенулся. - Попробовали бы они меня гонять на работу! Уж я бы им наработал, паскудникам!

- Выходит, ты уникум, - серьезно произнес Леонид. - Храбрец из храбрецов.

- Нормальный, как все!

Леонид покачал головой.

- Нет, дед, те, кто нормален, не бегут. Пасутся под присмотром и вкалывают. Страх - штука безжалостная. Не всякому с ним справится дано.

- Так ты что? Тоже бы там остался? За проволокой, значит?

- Не знаю, дед. Честное слово, не знаю.

- Ну и лабух, стало быть! Как и эти... Которых, значит, в телевизоре показывали.

Отвечать не хотелось. Головная боль способствует терпимости, и, глядя на деда Костяя, Леонид только пожал плечами. Рот у старичка напоминал ссохшийся вулканический кратер. Зубов у деда Костяя недоставало. Леониду подумалось, что к месту спросить бы об этом сейчас, но, зная словоохотливость соседа, он промолчал. Не поинтересовался и новорожденными котятами. Слушать - вообще непростое занятие. В минуты головной боли - особенно. Так ничего и не сказав, он кивком попрощался и вышел на темнеющую улицу.

На трамвае до здания Ратуши было минут восемь-десять, пешком - чуть более получаса. Леонид предпочел второе.

Февральский снег похрустывал под ногами. Мороз усмирял голову, заговаривал выплеснувшуюся гипертонию. Сообща с понталом ему, кажется, это удавалось. Уже через три-четыре квартала Леонид ощутил облегчение. Вернулось желание крутить головой, присматриваться к лицам прохожих. Движение возвращало жизнь, шаг становился тверже, и собственная тень, подчиняясь воле минуемых фонарей, то безобразно вытягивалась, уползая вперед, то, рождаясь где-то у самых ног, пряталась за спину.

Что такое Ратуша, знал каждый горожанин. Место, где собираются недоумки, - коротко и ясно. Трехэтажное колонное здание без дверей, без окон, в каменных залах которого жгли костры и пекли картошку с хлебом, на стенах которого оставляли адреса с автографами одинокие для одиноких, под крышей которого нередко звучал иноземный саксофон и почти ежедневно - банджо с гитарой. Доморощенные барды стекались сюда с городских окраин, чтобы порадовать свеженькими шедеврами. Поэты, громоздясь на табуреты, декламировали отшельнические вирши, патлато-бородатые художники с цигарками в зубах и сумасшедшей искринкой в глазах расставляли вдоль стен замысловатые полотна. Словом, здесь собиралась общегородская тусовка, этакая дворовая богема. На подступах к Ратуше и вокруг нее прижилась вполне обывательская барахолка, хотя и тут торговали товаром преимущественно чудным, редко встречаемым в иных местах: нательными крестами из различных пород дерева, иконами с изображением ушедших из жизни рок-звезд, глиняными уродцами с взведенными в боевое положение фаллосами, поэтическим "самиздатом", алюминиевой посудой с затейливой гравировкой, грамофонами и пластинками тридцатых, амулетами в виде древнеславянских божков, причудливой одежкой вроде шотландских юбок, голландских деревянных башмаков, женских кокошников. Городское начальство не раз угрожало уничтожить Ратушу, сравнять рассадник сомнительной культуры с землей, однако патлатая богема начинала довольно организовованно протестовать, посылая петиции во все инстанции вплоть до Кремля, потрясая справками об исторической ценности постройки, отправляя команды ходоков в мэрию, в прокуратуру и в недавно открытое американское посольство. Так или иначе, но Ратушу неизменно спасали. А сегодня Леониду здесь назначили встречу.

..Олег утверждал, что они его вычислили. Леонид упрямо продолжал называть это случайностью. Так или иначе, но они первыми вышли на него, этого он не мог отрицать. Впрочем, слежку он чувствовал. И даже психовал пару недель. Снились перекрытия решеток, улыбчивые лица следователей. Слово "тюрьма" неожиданно приблизилась, из абстракции превратившись в нечто ощутимо реальное. Леонид выглядывал в окна, чуть отгибая штору, а, выбираясь на улицу, проверялся по семь раз. И в конце концов "хвост" ему удалось засечь, хотя шпик, семенящий следом, вызвал откровенное недоумение. "Вьюноша с пылким взором", лет пятнадцати, с пушком над верхней губой, совершенно не похожий на серьезного служаку из органов. Такого Леонид не ожидал и потому решил действовать экспромтом. Юного шпика он без особого труда заманил в тупичок, где и взял железной хваткой за горло. Паренек долго не запирался, и, не долго думая, свел его с неким Олегом, оказавшимся вожачком подростковой ватаги. Все оказалось простым до смешного. Школьники играли в войну, поделившись на агентов, сыщиков и бойцов. Детский балаган, если разобраться, однако Леонид не спешил поднимать их на смех. Во-первых, они все-таки сумели его раскрутить, во-вторых, их война отчасти походила на его собственную. Ничего серьезного они, кажется, еще не совершили, но к этому серьезному они планомерно себя готовили. Собственно, на Леонида они вышли именно в результате слежки за тройкой разудалых гопников. Те попытались взять в оборот одинокого прохожего в енотовой шапке, тот завел их в проходной двор и без лишних слов положил на землю. Юных следопытов это впечатлило. За "енотом" стали приглядывать в десять глаз и в конце концов сообразили, что перед ними волк-одиночка, охотник за криминальными скальпами. В первую же их встречу Олег откровенно предложил союз, Леонид промычал, что надо бы подумать, поглядеть на школьных орлов поближе. Олег и на это ответил согласием, пообещав в самое ближайшее время познакомить с костяком бригады. Местом свидания назвал Ратушу. Почему именно там, Леонид переспрашивать не стал. Возможно, в Ратуше оно и впрямь было удобнее. То есть, если смотреть на встречу с точки зрения конспирации. Всех карт Олег не раскрывал, а Леонид особенно и не нажимал. Он сам еще толком не представлял, будет ли какая-нибудь польза от подобного союза. В их жилах кипела юношеская, плещущая через край энергия, они хотели изменить все и вся. Иная ситуация наблюдалась с ним. Леонид не мечтал и не надеялся, он только оборонялся. От агрессии мира, от пугающей неопределенности, от собственных мрачных фантазий.