щуп

- Можем ли мы переговорить с Константином Николаевичем? - поинтересовался Валентин.

Клим Лаврентьевич покачал лысеющей головой. Улыбался он по-акульи - постоянно и угрожающе. Впрочем, они начинали к этому привыкать.

- Рядовых заданий у нас нет, и тем не менее это задание вполне рядовое. Собственно, и разговор наш состоялся только по просьбе Константина Николаевича, прекрасно осведомленного о щепетильности вашей сладкой парочки.

- За нами будут наблюдать?

- Скажем иначе, кое-кто вас подстрахует.

- Этот кое-кто серьезно рискует! Что, если мы примем его за человека Кота?

- Ценю вашу заботу о здоровье моих сотрудников, - Клим Лаврентьевич насмешливо кивнул. - Обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы печальных недоразумений не приключилось.

- Да уж постарайтесь! - подхватил Баринов. - Мы парни крутые - можем и оплошать.

Кажется, он тоже ерничал, и Клим Лаврентьевич это немедленно почувствовал. Обманчивые лампадки в его глазах потухли, голос немедленно построжал.

- На этот раз крутым парням придется воспользоваться ножами. На этот счет вас дополнительно проинструктируют. На месте преступления придется оставить кое-какие отпечатки пальцев и парочку приметных вещиц.

- Кого-то надо подставить?

- А это уже не вашего ума дело! - Клим Лаврентьевич снова раздвинул губы в акульей улыбке. - Считайте, что это одна из зэтовых составляющих. Нашему доблестному следствию тоже надо чуток посодействовать, - вот и посодействуем. Выстроим логическую цепочку из десяти звеньев.

- И десяти удивительных совпадений, - вставил Баринов.

- Правильно, - Клим Лаврентьевич благосклонно кивнул, голосом, лишенным всяческих интонаций, добавил: - На всякий случай вынужден повторить: этот Кот - отъявленный мерзавец - и свой приговор вполне заслужил. А посему поработать предлагаю с надлежащим рвением.

- Не сумлевайтесь, господин начальник, сделаем все, как надо! - отрапортовал Баринов.

- Увы, этого гарантировать не могу, - Клим Лаврентьевич изобразил в воздухе некое иероглифоподобное сомнение. - Такая уж у меня должность - сумлеваться всегда и во всем.

- Собачья должность. Я вам не завидую, - заверил его Баринов.

- И не надо, - Клим Лаврентьевич рассмеялся. - Нехорошее это чувство - зависть. По себе знаю...

Ходики на стене оказались с кукушкой. Щелкнула невидимая пружина, и черная птичка с распахнутым клювиком заторможенно высунулась из оконца, кивая головенкой, скрипуче проворковала о том, что наступил полдень. Все трое с безразличием, подкрашенным под вялый интерес, обернулись в сторону искусственной птахи. Кукование механического вещуна отчего-то настораживало. Чье-то время неуклонно приближалось к концу, чье-то напротив - пядь за пядью возносило к вершинам, доселе никем не покоренным. Внезапно Валентин остро ощутил свою близость к первым и невероятную разобщенность со вторыми... Вслед за Бариновым он поднялся из кресла. Нехитрый инструктаж был завершен.

***

Ключи от парадного, им "сработало" ЭВМ. Три камеры зафиксировали с различных точек людей, входящих в подъезд, и трех этих пленок оказалось вполне достаточно, чтобы ориентируясь на эталонные "метки", электронная машина выдала точнейший чертеж необходимых ключей. Одновременно с помощью той же оптики был отслежен набираемый код на дверной панели.

Наверное, можно было обойтись и без этих технических излишеств, но кое-кому не терпелось опробовать новейшую программу "Взломщик". Тем более, что случай подвернулся прекрасный. Установив наблюдение за подъездом, особая группа с блеском выполнила свою часть операции. Три телеобъектива, соединенных с компьютером, в течение дня выдали всю искомую информацию. Конечно, не все было так просто. Подбиралась оптимальная дистанция, угол съемки, варьировались сами метки - от обычной спички, небрежно прилепленной к металлическому косяку, до микронных, наносимых на поверхность двери царапин, различимых только в самую сильную оптику. Ключ, мелькающий в руках "клиента", моментально переносился на электронный экран, сопоставлялся с иными проекциями, и относительно множественных меток производилось уточненное масштабирование. Уже к вечеру эскизы ключа были готовы, а на утро умельцы из технического отдела выложили на стол отвечающего за операцию связку сияющих дубликатов.

Так или иначе, но авторы программы заслужили всяческих похвал, - все сработало, как надо, ключ легко вошел в скважину, без усилия провернулся. В подъезд Лужин с Бариновым проникли беспрепятственно, и в нужную минуту оба застыли на заранее обусловленных местах. Это даже нельзя было сравнивать с шахматами. Операцию расписали до последней секунды, до последней нотки. Каждое возможное и невозможное отклонение учитывалось всего-навсего как дополнительный вариант. И степень организации подобных предприятий начинала пугать Валентина по-настоящему. ОНИ - те самые, на которых в поте лица трудились Лужин и Баринов, могли все! Любое дело аккуратнейшим образом раскладывалось по сотням аккуратных полочек, делилось между аналитиками, технарями и исполнителями. И первые, и вторые, и третьи обладали высочайшей квалификацией. Пытаясь предвидеть самое немыслимое, неведомые организаторы преспокойно ставили в один ряд банальность и изощренность. Власть скрупулезного анализа снисходительно внимала самому нестандартному трюкачеству. Подобный союз обещал серьезные проблемы любому противнику. И, находясь "внутри", Валентин пробовал охватить взором всю систему в целом, отчего прежнее его мнение, выношенное и устоявшееся с детских лет - о российской безалаберности, о вездесущем "авось" и вечносером руководстве, впервые дрогнуло, испуганно отступив в сторону. В людях, руководящих операцией, угадывался тот самый профессионализм, о котором столь много болтали с телеэкранов и который, в обыденной жизни по-прежнему оставался мифом. Грустно, но так уж выходило в его жизни, что он не встречал мудрых начальников. Здравый смысл наверху отчего-то не котировался. Там ценилось нечто иное - может быть, психологическая гибкость, сопряженная с желанием следовать рекомендациям Дейла Карнеги, угодливые улыбки, умение вовремя шутить. Не наблюдая ничего иного, Валентин все глубже увязал в трясине снисходительного презрения ко всему окружающему. Заводы, школы, больницы, десятки распухших от мутного словообилия институтов - все вызывало у Валентина кривую усмешку. Власть напоминала механизм устаревшего парового агрегата, упрямо работающего на угольном топливе. Мощь сочеталась с ужасающей медлительностью, и второе сводило на нет первое. Глупо вырезать аппендицит после того, как клиент уже скончался от перитонита. Но вырезали - и, надо сказать, со рвением, а после зашивали, делая вид, что так и надо. А позже кретинически удивлялись прорывам трубопроводов, гибели людей в шахтах, катастрофам с морскими паромами, падению отлетавших свое самолетов. Так было везде и всюду, но здесь ему впервые пришлось столкнуться с проблесками реального разума. Разума холодного, в высшей степени жестокого.