щуп

- Скажи, тебя в самом деле утешает то обстоятельство, что он был мразью?

- А то нет! Конечно! - Баринов ответил с такой горячностью, что Валентин поморщился. Простота напарника иной раз откровенно раздражала. С одним и тем же искренним чувством человек способен долбить каменюгой по черепу собрата, а после, размазывая слезы, каяться. И в том, и в другом случае он прав, ибо действует по побуждению сердца. Чему же еще доверять в этом мире, если не сердцу? Ум - понятие шаткое, и потому нет более мутного занятия, чем разбирать человеческие ошибки. Оттого и толкуют: не суди, да не судим будешь. Правильно, наверное, толкуют. Но для чего-то ведь дарован ум? Может, для того, чтобы сподручнее было обводить вокруг пальца податливую совесть? Или все-таки для работы иного порядка? Ведь должен человек прорубать в дремучем нагромождении лжи тропку! Если не для всего человечества, то хотя бы для себя! Или вообще не надо ничего и никого рубить?

Временами Валентину начинало казаться, что он плутает в трех соснах. Куда бы он не рвался, всюду его поджидали громоздкие легко узнаваемые препятствия. Те же самые, что вставали на его пути и год назад, и два, и три. Словно, издеваясь, судьба знакомила плутающего человечка с неэвклидовым пространством. Трезвый и стремительный внешне, внутри себя Валентин все более уподоблялся растерянному и в конец отчаявшемуся путнику. Диалог, затеянный с самим собой, напоминал не слишком умелый спектакль. Во всех без исключения вопросах, впрочем, как и в ответах, усматривалась фальшь, первопричину которой он никак не мог разгадать. Неожиданным образом ему пришлось иметь дело с чертовой окрошкой, где перемешалось несмешиваемое: и чужие смерти, и любовь к Виктории, и столь лепкая правда, двояко подаваемая отошедшим в былое Юрием и нынешним несуразно реальным полковником. Одну игру Валентин вынужден был играть, оставаясь наедине с Рюминым, другую - с Генкой Бариновым, но самую главную и сложную, как это ни странно, - с самим собой. Игра эта все более начинала напоминать войну на три фронта, а ведь история наглядно свидетельствует, что подобного противостояния не выдерживал никто: ни Наполеон, ни Гитлер, ни кто другой.

- ..Кем я был и кем я стал? - продолжал рассуждать вслух Баринов. - Это ж великая разница! А чем менты, по-твоему, занимаются? Младенцев в разрисованных колясочках возят? Хрен там! Грязь разгребают! Вилами, лопатами и макаровскими хлопушками. И сами, понятное дело, мажутся. Ну так что? Говорить, конечно, можно всякое, но если по делу, то любой блатарь, если он, само собой, с царем в голове, тоже подтвердит: без государственности всем одинаковый карачун наступит. Он ведь при нем и кормится - при государстве, значит. Стало быть, власть - она не только фраерам нужна. Братва тоже в ней нуждается... - Разогретый собственными рассуждениями, Баринов яростно поскреб в затылке, словно стимулируя остановившуюся мысль. - Только что есть - власть? Это ведь и есть сильное государство! Не будет силы, развал пойдет, хаос, беспредел гестаповский. А кто этого хочет? Никто! Вот и получается, что и сила нужна, и специальные службы вроде нас.

- Ага, и менты нужны, - подначил Валентин.

- А что! Выходит, и менты нужны, - Баринов произнес это с некоторым удивлением. Пожалуй, удивился он даже не самому выводу, а тому любопытному факту, что вывод столь мудреного рода пришлось сделать ему - человеку, разбежавшемуся с законом еще в годы сопливой юности.

- Выходит, нужны и менты, - повторил он более решительно. - Им без блатарей не жить, а блатарям без них. Это, Валь, не я, - это... Помнишь то словцо, что нам говорили?

- Диалектика?

- Во-во!.. И потом нас ведь с тобой ментами не назовешь. Мы из другой службы. Скорее уж - чекистской.

- Чистильщики.

- Что?

- Чистильщики, говорю!

- А хоть бы и чистильщики!.. Раз закон не справляется, значит зовут дворников с метлами. Как иначе? Тайнае дипломатия тоже ведь с ядом в перстнях ходила. Где в бокал гадость подсыплет, где кинжалом ткнет. Потому как политика, Валь, - что твоя проститутка. И вашим, и нашим, а прежде всего - тем, кто сильнее и изворотливее...

Валентин зажмурился. Потолок исчез, но голос Баринова остался. Осталась его прямолинейная логика, прямолинейностью своей не упрощающая ничего!

Глава 10

Добрались они без приключений. Коротко поведав о происшедшем, Сергей притих и уже не трепыхался до самого города. Видимо, припекла рана и потеря крови. Ожил он, только когда Леонид открыл дверь своей квартиры и помог напарнику войти в прихожую. Но ожил не от заботливого участия друга, а от того, что увидел Ольгу. Да и Ольге было над чем поломать голову. Недоуменно изогнув красивые брови, в очередной раз сбежавшая от мужа своевольная дама переводила взгляд с Леонида на чумазого Максимова. В белом с блестками платьице с глубоким декольте, выглядела она просто замечательно. Иначе не встрепенулся бы боевым петушком ослабевший Максимов. Уставший от переживаний Леонид ни о чем уже не спрашивал и ничему не удивлялся. Так и не дождавшись вопросов, Ольга решила объяснить все сама.

- Вот... Снова выпорхнула из клетки. Ключик одолжила у деда Костяя. Сказала, что ты попросил.

Леонид тупо кивнул, замороженным голосом поинтересовался:

- Не знаешь, где тут у нас бинты?

- Бинты? У нас? - она чуть было не рассмеялась, но, присмотревшись к Максимову, обеспокоилась.

- А что с ним стряслось?

- Понимаешь, поранился он...

- Поранился я, - поддакнул Максимов. - Самую малость.

- Ого! - Ольга приложила ладонь к его пылающему лбу. - Да тебе, братец, и впромь плохо.

- Мне хорошо! - Максимов скосил глаза в сторону Леонида. - Такая фея - и у тебя, Логинов? Ты ничего мне не говорил! Боже мой, какая фемина!

Леонид криво улыбнулся, не очень естественно подмигнул Ольге.

- Бред. Всего-навсего бред.

- Если даже и бред, то бред из приятных! - она помогла Максимову опереться на свое плечо. - Говори, красавчик, говори!.. А ты, Лень, поийди поищи бинты. Я тут у тебя еще не освоилась.

Леонид засуетился.

- Давай его пока на диван. Надо, наверное, воду, йод, еще что-нибудь?

- Выпить ему принеси, - посоветовала Ольга. - Стопочку.

- Фея! Самая натуральная фея! - Максимов крутил головой, изображая восхищение. С готовностью приобняв Ольгу, захромал в комнату. По пути сшиб локтем с полочки бутыль с усохшим цветком. - Я неловок, миледи, но это только сегодня. Завтра и послезавтра я - орел!..

С водкой в одной руке и йодом в другой вернулся Леонид.

- Сейчас поглядим, какой ты орел, - он встряхнул пузырек с йодом, посмотрел на просвет.

Сергей рухнул на диван, капризно произнес:

- Только пусть оперирует она. Как хирургу, Лень, я, уж прости, тебе не очень доверяю.

- Как же он так? - Ольга с ужасом взирала на залитую кровью брючину. Вдвоем с Леонидом они осторожно раздели Максимова. Сергей хорохорился, но по лицу его стекал пот. Даже рюмка "Столичной" не слишком помогла.