Катрина Фрай - Аффект

В комнате было тихо и темно, рассвет уже начинался за окном, но шторы были плотно задернуты и свет сквозь них не пробивался.

К своему удивлению, я вспомнила, что Хлоя давно не появлялась уже несколько дней. Это хорошо, хоть эта дрянная девчонка наконец-то оставила меня в покое.

Сегодня в обед нужно обязательно быть на похоронной процессии семьи Эвансов. Там, как раз можно ещё раз поговорить с матерью и братом Элизы. Так же необходимо наведаться в больницу, где работала пострадавшая и самой переговорить с персоналом, который работал вместе с Элизой. Хотя, зная врачей, каждый будет прикрывать свой зад, даже если что-то и знает, дабы не навлечь на себя беду в виде Бена Паркера. Если какие-то слухи выплывут наружу, то можно в мгновение ока слететь со своего места. Никто не станет рисковать своей карьерой, ради той, которую сегодня закопают в землю.

Пошарив рукой по тумбочке, я нащупала мобильник. Встав с постели, я накинула на себя халат и потихоньку вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить Гейба. На первом этаже уже гремела посуда, пришла горничная и начала готовить завтрак. Я зашла в свой небольшой, уютный кабинет и набрала номер Брайна. В трубке долго слышались длинные протяжные гудки. Наверняка он там кувыркается с Самантой.

Наконец-то трубку сняли, и послышалось тяжелое дыхание Брайна:

– Глория, ты, что не можешь дождаться утра как все нормальные люди? – прошипел он.

– Нет. И между прочим уже шесть часов утра, – абсолютно бесстрастно ответила я.

– Чего тебе?

– Я не помешала?

– А ты как думаешь?

– Лучше бы не спрашивала. Во сколько сегодня похоронная процессия у Эвансов? – подойдя к окну и откинув шторы, посмотрев вдаль на возвышающиеся высотки домов, спросила я.

– Ты что серьезно!? – возмутился Брайн.

– Да.

– Ты звонишь мне в шесть часов утра, чтобы спросить про похороны Эвансов?

– Да, как я уже и ответила.

– Ладно, черт с тобой. По-моему, насколько я запомнил, процессия состоится в два часа дня.

– Как ты думаешь, убийца там может быть? – я уперлась лбом в окно и стала наблюдать за первыми лучами солнца.

– Я не знаю. Это вполне допустимо. Глория, думаешь, он такой псих, что может заявиться прямо туда?

– Это не исключено. Возможно, он захочет посмотреть сколько народу пришло, это его даже может возбуждить. Парень явно знает, что именно он убил дочь Бена Паркера, и что это будет широко и долго освещаться в СМИ. Это его кусок славы, так он думает.

– Хочешь собрать опер группу на завтра, точнее уже сегодня?

– Там и так будет полно оцепления, мы не знаем, кого ищем. Даже если нам и удастся и мы его схватим, у нас нет никаких доказательств Брайн, что это именно он. Нам абсолютно ему нечего предъявить, кроме теорий, что это может быть он, потому что так велит моя или твоя интуиция. У нас нет пока ничего! Мы его сможем задержать только на двадцать четыре часа или максимум до трех суток, но предъявить нам ему кроме предположений нечего. Мы в лабиринте.

– Что будем делать?

– Пока наблюдать. Увидимся в офисе через пару часов и передай привет Саманте, – я отключилась.

***

Я ненавижу похороны. Я презираю ритуал, которым люди упорно окружают смерть, – все эти цветы, музыку, потоки слов и слез. Смерть всегда неприглядна, как ее ни украшай.

Если бог существует – во что конечно я не верю, но все же, если он и есть, то он наверняка изрядно забавляется, наблюдая бессмысленную суету своих чад.

Тем не менее, мы с Брайном приехали на похороны Макса и Элизабет Эвансов.

Мне хотелось посмотреть на родных покойных и их друзей, собравшихся по такому случаю вместе, понаблюдать за ними, проанализировать свои наблюдения и вынести суждение.

Сенатор стоял на отпевании мрачный, с сухими глазами. Позади, помещалась его тень по имени Бен Паркер. Рядом с Паркером были его сын Ник и судя о всему невестка.

Дядя и тётя Макса оказались довольно молодыми, приятными с виду людьми. Я знала, что они – преуспевающие фермеры, недавно открывшие собственную небольшую фирму.

Ник Паркер стоял, понурив голову и полузакрыв глаза. Он являл собою копию отца, только более, поджарый, молодой, и при этом активно подвижный.

Я гадала, совпадение ли, что он стоит на равном расстоянии от отца и от матери?

Анна Паркер была сегодня изящна и элегантна. Темный костюм, блестящие волосы, гордая осанка. Я заметила, что она не может унять слез. Хоть сегодня они похожи на скорбящих родителей, но это всего лишь их роль для камер, и всей толпы, которая пришла бесплатно поесть и засветиться перед Паркером.

Что чувствует мать, потерявшая ребенка? Эта мысль всю жизнь не давала мне покоя.

Тетка покойного Макса стояла позади Ника, держа под руку своего мужа. Рядом стояла девушка Ника болезненно худенькая, она стояла навытяжку, как на плацу, с руками-тростинками, прижатыми к бокам. Рядом с ней стоял коллега Макса директор Майкл Рейган, печально смотревший на белоснежные гробы, засыпанные розами.

У дальнего края церковной скамьи стояла в одиночестве жена сенатора. Она не рыдала и даже не смотрела в сторону гробов.

Народ всё прибывал и прибывал, подходя и выражая соболезнования Анне и Бену. На похоронах собралось много народу.

Теперь, родители Элизабет стояли рядом, взявшись за руки, и не скрывали слез. Дальняя родня, знакомые и друзья вытирали глаза или просто озирались – кто с любопытством, кто в ужасе. Сам президент прислал своего представителя, и мне казалось, что в церкви собралось больше политиков, чем в сенатской столовой.

И все-таки среди этого множества людей я сразу разглядела незнакомого мне мужчину. Я обратила на него внимание, только потому, что он стоял как-то обособленно и отдаленно от всех, наблюдая за всем происходящем со стороны. Я связалась с Брайном по рации и уточнила, не наш ли это человек переодетый в гражданское, но это был не полицейский.

Этот мужчина – он явился один, без всякого сопровождения, и даже если бы в церковь набилось десять тысяч человек, выделялся бы своей независимостью и отчужденностью.

Его красивое лицо не выдавало никаких чувств: ни вины, ни горя, ни любопытства. Казалось, он наблюдает скучное театральное представление, и я в глубине души была согласна с такой характеристикой похоронного церемониала.

Многие крутили головами, чтобы его разглядеть; одна стройная брюнетка даже пыталась с ним флиртовать, но его реакция была неизменной: он игнорировал присутствующих.

Его можно было принять за бесчувственного человека, ледяную крепость, надежно защищенную от всех и вся. Но я догадывалась, что где-то в сердцевине теплится огонек. Здесь не обошлось без честолюбия, которое, по моему мнению, было жидким горючим, способным при соответствующих условиях вызвать мощный взрыв.