Сергей Skolorussov - Метаморфоза мифа

– Три дня.

– День.

– Два.

– Хорошо, даю тебе два дня. Но знай: я в последний раз пошёл на уступки. Примите букет, а распитие шампанского перенесём на послезавтра. Не забывайте обо мне, Настасья Павловна!

Когда он удалился, Анастасия стала мучительно размышлять, бесцельно меряя шагами обезлюдевшие комнаты. Что же делать? Что мне делать? Отказаться? Нет. Теперь я верю, что возлюбленный моей молодости готов на любые мерзости, гадости и подлости. Как я могла по уши в него втрескаться? Как? Жизнь такая сложная штука. И мрачная. Болезненно мрачная. Он его убьёт. Это не пустые обещания. Тогда что – согласиться? Теперь простая перспектива часто видеть эту самодовольную, эгоистичную и безжалостную физиономию вызывала в её теле озноб и рвотный рефлекс. Думать о постели, разделённой с ним, она вообще не могла. Что остаётся? Да, точно! Я убью Бояринова. Чем? Ножом? А если не смогу? Пистолет. У отца Олега есть именной пистолет. Пистолет! Пистолет!! Пистолет!!! Нет, отцовский пистолет не подойдёт. Настя нещадно тёрла виски, уже реагирующие болью на любое прикосновение. И ходила, ходила, ходила… Ещё не хватало свёкра завлечь в этот страшный омут жестокости. И без того всё ужасно. Так, значит, он придёт послезавтра. Он придёт, он придёт. Он придёт, и я скажу, что согласна. Что он будет делать? Что делать? Полезет целоваться. Да! Тут я его и пырну ножом. Его рожа, его омерзительные поползновения придадут мне дополнительные силы. Куда пырну? Куда-куда? В живот. Конечно, в живот. И он будет умирать. Он будет медленно подыхать в луже собственной ядовитой крови. Каждому воздастся по заслугам! И это справедливо. Это справедливо!!! А если не умрёт? Не умрёт! Не умрёт!! Не умрёт!!! Тогда всё – конец всему. Меня посадят, Олега убьют, а Тёму отдадут в детдом. Посадят, убьют, отдадут… Нет, убивать нельзя. Нельзя! Нельзя!! Нельзя!!! И сделать я этого не смогу. Одно дело планировать – другое исполнить, исполнить… Собственно, и смерть мерзавца ни к чему не приведёт. Меня упекут, а Олега не выпустят. Это вовсе не выход. Не пойдёт. Это не выход… А если я просто умру, что будет с Олегом? Точно! Он станет неинтересен Бояринову и его отпустят. Его отпустят… Вот только Тёмка останется без матери. Без матери. Но это выход с минимальными потерями. И он зависит только от меня. От меня он зависит. Он зависит от меня! От меня!!!

Настя скрипнула зубами и сжала кулаки до цвета ватмана.

Хамелеон не единственный представитель семейства двуличных. Когда Хамелеон у власти, цвета меняет вся свита.

Щёки непрерывно раздувались от усердия. На лбу скоро должна была образоваться мозоль от частого касания пальцами. Ничего, ничего: отрицательный результат – это тоже результат. Впрочем, Олег Владимирович говорит по-другому: отрицательный результат – это наиболее частый результат и ничего больше. Александра упорно ломала голову над задачкой, подкинутой Князевым, когда в палату зашёл улыбающийся Адливанкин. Она сразу отключила планшет, помня о наставлениях капитана.

– Как ты себя чувствуешь? – он поцеловал её в губы.

– Хорошо. Но Арсен Геворгович не хочет меня отпускать. Говорит, что надо сделать томограмму и другие исследования.

– Есть осложнения?

– Не знаю, – пожала плечами Сашенька, – по ощущениям всё нормально. Ну, рассказывай!

– Что рассказывать?

– Хоть что-нибудь. Здесь такая скукотища, что буду рада услышать даже простое описание пейзажа за окном твоего кабинета.

– Знаешь, а новости у нас нескучные. Совсем не скучные. Но и не весёлые.

– Что-то случилось?

– Да. Князева арестовали.

– Князева? – девушка села в постели, сдвинув при этом подушку, из-под которой показался кончик золотого айфона. – Олега Владимировича!? – новость не укладывалась в её прелестной голове. – За что?

– За всё! Там куча разных обвинений.

– Каких? Каких?? Какие могут быть обвинения против Князева?

– Каких-каких? Все и не перечислишь. Вот, к примеру, ты с ним оставалась одна, когда я повёз в больницу этих пацанов.

– И что?

– Он бил Бадаева?

– Какого Бадаева?

– А, ну да, ты же не знаешь его фамилию. Человека, который на вас напал, бил?

– Нет, не бил.

– Совсем не бил?

– Но ведь это он на нас напал! Естественно, что Олег Владимирович применил к нему силу.

– Это понятно. Какую силу, вот в чём вопрос. Он его пинал?

– Нет. Князев его скрутил. Но перед этим нападавший вырвался и хотел застрелить нас, и капитан ударил его ногой в пах, а затем, по-моему, ещё пару раз, прежде чем завладел пистолетом. Я точно не помню, я была в сильной отключке.

– Вот так и говори, когда тебя вызовут.

– Вызовут? Зачем?

– Бадаев умер от внутреннего кровотечения.

– В тот же вечер?

– Нет, через три дня.

– Что за глупость? Даже ребёнку понятно, что эти два факта никак не могут быть связаны.

– А вот связаны. Бадаев перед смертью написал письмо, в котором обвинил нашего с тобой непосредственного начальника в немотивированной жестокости. Он прямо написал, что в его смерти виноват Князев.

– Дебилизм, какой-то. У него что, язва открылась? Не может внутреннее кровотечение сказаться только через три дня. Ты же помнишь, бандит был вполне здоров, когда ты прибежал.

– Я-то помню. Но в медицинском заключении по поводу его смерти сказано, что на теле Бабаева обнаружены десятки ран и гематом, сломана ключица, три пальца ног, и правая рука в двух местах. Там же делается вывод, что причиной смерти стали внутреннее кровотечение и отказ отбитых ногами почек.

– Это враньё! Полное, наглое, циничное враньё! Князев встал на пути какого-нибудь урода и теперь его хотят устранить.

– Не говори глупости. На чьём пути? Мы все дела расследуем вместе. Кому Князев мог наступить на больное место? Ты можешь привести пример?

– Не знаю. Но и поверить в причины смерти Бадаева я не могу.

– А письмо?

– Прочитай внимательно медицинское заключение! Разве не понятно, что его пытали? Так пытали, что человек был способен оговорить свою родную мать, а не только «мента», который его арестовал.

– Ты только, когда будешь давать показания, не наговори всего того, что я от тебя услышал.

– Это почему? Скажу. Обязательно скажу.

– Я тебе запрещаю!

– Ага, сейчас. Будет он мне запрещать правду говорить. Обязательно скажу.

– Ну и дура.

– Саня, ведь Князев хороший человек. Ты разве этого не знаешь?

– Знаю. Но «хороший человек» – это не профессия.

– Господи, Сашка, я тебя не узнаю. Если всё дело строится на предсмертной записке, то мои показания полностью разрушат все обвинения в превышении пределов допустимой обороны.