Василий Боярков - Маньяк и тайна древнего русского клада

– Я ночью был в камере… – невольно вздрогнув, вдруг почему-то сразу же уточнил юный оперативник, по телу которого пробежала неприятная дрожь, не предвещавшая ничего благоприятного либо хорошего.

– Мы это знаем, – озадачился и Бесстрашный, еще минуту назад казавшийся неподдельно веселым, и незатейливо, в свойственной ему обычно манере, строго распорядился: – Все, нечего здесь сопли «жевать»; быстро собираемся – и то́тчас на выезд!

На сборы ушло не более десяти минут, и Градов, так и не подкрепившись, прыгнул в прославленный «уазик» начальника уголовного розыска, где уже находился Карелин. Едва нужные люди собрались, разносторонняя троица устремилась осматривать очередное место жестокой, бесчеловечной расправы. К слову сказать, когда Денис запрыгнул на заднее кресло, Герман Петрович, повернулся с переднего сидения и злобно, словно поганый уж, прошипел:

– Даже не надейся, «хитрющий паскудник», я все равно тебя выведу на «чистую воду» и твои бездушные преступления окупятся должной сторицей. Ты, наверное, думаешь: ага, вот вам новый труп, а я в это время спокойненько в камере был. Так знай: я обязательно вычислю твоего второго сообщника и сам лично застегну на ваших руках стальные наручники.

Непримиримое поведение и произнесенные обвинения яснее-ясного давали понять, что поселковый начальник окончательно уверился в навязчивой мысли, что беспощадным маньяком является не кто иной, а именно подчиненный ему сотрудник, и ничто на всем белом свете не смогло бы разубедить его в укоренившемся наваждении. Бесстрашный забирался в машину как раз в тот момент, когда Карелин заканчивал злобную фразу, наполненную непоколебимым, неисчерпаемым убеждением; взглянув на помрачневшего, все больше впадавшего в отчаяние, молодого оперативника, он одарил подполковника неприветливым взглядом и грубо заметил:

– Оставь его, Гера, в покое. Если же ты настолько недальновиден, что продолжаешь его считать причастным к свершившимся преступлениям, то мы оставим надуманные мысли исключительно за тобой – что ж поделать? – только обзаведись, пожалуйста, вескими доказательствами, а не обвиняй никого голословно, как ты всегда поступаешь, предпочитая признательные показания из мнимых преступников выбивать, а не добывать весомые улики более профессиональными и законными способами; одним словом, есть что по делу – высказывай, а нет – оставляй-ка парня в покое. Кстати, тебе он больше не подчиняется: я договорился с главным начальником и его передали в мое непосредственное и полное подчинение.

– Вот поди и найди ему тогда помещение в моем городке, где он дальше, после всего случившегося, будет работать, – неприветливо фыркнул Карелин, отвернув к окошку напыщенную, злую физиономию, – а я его в свой отдел не пущу.

– Это не твой отдел, – неприветливо ответил Бесстрашный, одновременно заводя машину и выводя ее на проезжую часть, – и никто тебе не давал права распоряжаться им как собственным – надо?! – я быстренько и этот вопрос «обрешу» с руководством.

– Да? – вдруг резко повернулся к майору Герман Петрович. – Может быть, и командовать туда поедешь? Чего уж там говорить, забирайте у меня всё и тогда посмотрите, что вас ожидает, если меня там не будет… вмиг район захлестнет дикая, лихая преступность, потому что только – я! – единственный, способен сдерживать её на положенном уровне.

С непробиваемой, твердолобой самоуверенностью и излишней самовлюбленностью спорить было бы глупо да и попросту бесполезно. Однако Алексей Николаевич тем и славился, что никогда никому не уступал и всегда умел постоять как за себя самого, так в точности и за других, небезразличных ему, людей. Подтверждая несокрушимую твердость натуры, он тут же осадил своенравного офицера, бросив ему короткую реплику:

– Скажут – поеду, и тебя там «подвину» – и в этом даже не сомневайся!

Дальнейший путь проходил в многословном изъявлении Карелиным достигнутых им славных заслуг: во-первых, что он на протяжении – стольких! – лет отдает все силы борьбе с районной преступностью и на вверенной ему территории смог добиться неповторимых по достижениям результатов; во-вторых, что у него практически все противоправные действия всегда бывают раскрытыми; в-третьих, что он единственный в своем роде и без него всё сразу погибнет, а вышестоящие начальники не раз пожалеют, что не ценили незаменимого, опытного, грамотного руководителя. Его душевные излияния походили на старческое бурчание, и ни Бесстрашный, ни Градов на них особо не реагировали, прекрасно осознавая, что в чем-то он по-своему действительно прав: преступные элементы его боялись, а где-то и нехотя уважали, потому что он мог и приструнить, и призвать к порядку любого, даже неподдающегося никакому воздействию, «отморозка»; именно за приведенные неотъёмные качества и держали на полицейской службе высокомерного, деспотичного и сумасбродного человека, поручив ему самую проблемную местность, изобиловавшую бездушными убийцами, беспринципными грабителями, серийными насильниками и прочими негодяями.

Наконец, через сорок минут скоротечной езды, они прибыли в небольшой запущенный парк, некогда облюбованный отдыхавшими жителями поселка. В нынешнее время там настолько поросло всё высокой травой и густыми кустарниками, что было удивительно, как вообще здесь умудрились что-то найти (хотя в апреле месяце, казалось бы, не так уж и странно, ведь высохшая трава примята, а новая листва еще не «оперилась»). В первую очередь встал вопрос о давности обнаруженного покойника. Как раз таки на спорное обстоятельство и посчитал необходимым указать неугомонный подполковник Карелин:

– Еще не факт, что очередной мертвяк находится здесь лишь текущие сутки, так что твое хлипкое алиби, Градов, рассыпается словно мелкий придорожный песок. Позаботься-ка теперь лучше о знающем адвокате, потому что никакой Бесстрашный тебе уже не поможет.

Он не смог удержаться от угрожающей реплики, ведь признать то очевидное обстоятельство, что он позорно ошибся, – для него считалось просто недопустимым. Именно через его ослиное упрямство многие люди уходили отбывать тюремное заключения за преступление, которого вовсе не совершали. Когда ему указывали на предположительную промашку, Герман Петрович говорил всегда только одно: «Нет людей целиком невиновных – есть наша плохая работа, а если человек не совершал именно преступления, за какое его посадили, то он непременно сотворил что-то ещё гораздо более худшее; но мы про его гнусные проделки пока не узнали. Так что пусть идет посидит; уверен, что закрытое учреждение убережет его от последующих неправомерных и необдуманных действий». Что в таком случае делать с людьми, из-за его упрямой беспечности избежавшими уголовной ответственности, Карелин в дальнейшем не уточнял, всегда предпочитая сразу же менять основную тему ведомого разговора.