Юлия Пахоменко - Дожить до премьеры

Да, кто бы мог подумать, что все мы тут начнём новую жизнь, – думала я, остановившись на верхней ступеньке. Неожиданно для себя я запыхалась, голова кружилась. Последнее время со мною такое постоянно: делаю что-то на автомате, как привыкла, а организм вдруг начинает бастовать – то сахар упадет, то давление подскочит. Вот так и начинаешь чувствовать возраст… В таких случаях я вспоминала Надьку, веселую дивчину с немецких курсов – нам тогда было под сорок и мы коротко задружились на почве общего интереса к йоге – она говорила: „А я не буду стареть, вот увидишь! Возраст – он в голове. Если про него не думаешь, не будешь чувствовать себя старым. Переверни нашу поговорку про здоровое тело и здоровый дух! При молодом духе и тело будет молодым!“ Наши пути с Надькой давно разошлись, а мне время от времени интересно делается посмотреть – как она, справилась ли, осталась ли молодой? Как по мне, возраст не в голове, увы… возраст, он в печенках…

В таком не очень бодром настроении я позвонила в дверь к тете Шуре.

Тетя Шура появилась на пороге в рабочем костюме: треники, фланелевая рубашка навыпуск, волосы, еще очень густые, подняты в высокий пучок. Вот это я вовремя зашла! Обожаю смотреть, как тетя Шура работает. Особенно если она выжигает по дереву – об этом я догадалась по прекрасному запаху, который облаком выдвинулся на меня из квартиры – чудесный запах прижженного дерева и раскаленной проволочки пирографа. Каждый раз он окунал меня в детство – так пахло в моем родном ДК им. Кирова, где мы с девчонками паслись после школы, переходя из кружка мягкой игрушки в кружок художественного слова. В кружке выжигания я не задержалась, но запах обожала, и всегда рада была пробежать мимо комнаты, где мальчишки трудились над своими деревянными шедеврами.

– Теть Шур, есть тема.

– Проходи.

Мы прошли в рабочий кабинет. Сколько лет прошло, а я каждый раз вспоминаю, что раньше это была Артурова детская. И они с Глебкой тут часто тусовались… Сейчас Артур – косая сажень в плечах – живет в Мюнхене, работает на Сименсе. Глеб тоже далеко… Эх, детки наши детки. Детки Перестройки. Именно о них я и пришла поговорить с тетей Шурой!

– Теть Шур, как Артурчик поживает?

– Хорошо, чего ему сделается.

Мне не терпелось закруглить вежливое вступление и начать излагать свою идею.

– Теть Шур, а ведь он молодец!

Тетя Шура строго посмотрела на меня через толстые линзы очков:

– Чего ты полонез танцуешь? Ты с чем пришла?

Я с облегчением начала излагать:

– Теть Шур, вот смотри, наши дети родились в восьмидесятых. Твой – в восемьдесят первом, а мой в восемьдесят пятом. Это поколение называют миллениалы, слышала?

Тетя Шура много чего слышала, и она только нетерпеливо дернула головой: давай, мол, дальше.

– И я везде читаю, что миллениалы – это первое за все время жизни человечества балованное, изнеженное поколение. Которое жило без войны и больших потрясений, которое провело свое детство в комфорте и сейчас они гораздо более инфантильны и капризны, чем предыдущие поколения. Но ведь наши дети – дети Перестройки, они совсем другие! Их детство пришлось на то время, когда даже самые простые вещи, как игрушки, сладости, одежда, которые были худо-бедно доступны в 70-х годах, стали дефицитом. Они росли, когда родители были по горло заняты своими проблемами и были перегружены информацией. А теперь еще прибавь эмиграцию в подростковом возрасте. Таких детей, как Артур и Глеб, не так уж мало. С начала 90-х в Германию приехало больше двух миллионов человек из бывшего Советского Союза, среди них большой процент детей. И многие, очень многие из них очень сильно постарались, прижились здесь и многого достигли. Мне хочется рассказать об этих детях, о том, что они молодцы.

Я прямо запыхалась – выложила все залпом, чтобы не сбиться. Тетя Шура спросила:

– Кому ты собираешься рассказывать, Саня-джан?

– Я хочу рассказать это немцам, пусть знают, какие молодые ребята живут в этой стране, что им пришлось пережить. А то сейчас только знают о беженцах из Африки.

Тетя Шура одобрительно наклонила голову:

– Ният 1 1 Хорошее намерение (узб.) . И как ты это думаешь сделать?

Я напишу пьесу для Бронькиного спектакля. И там будет девочка Светлана – ровесница наших мальчиков. Вот послушай, я тут записала на бумажке, чтобы ничего не забыть.

Светочка родилась в первый год перестройки. Счастливые родители не подозревали, что старая жизнь уже начала ломаться и спокойное, сонное время застоя никогда не вернется. В ее детстве не хватало самого необходимого, еду выдавали по талонам, шоколадные конфеты в простом магазине можно было купить только чудом. Одежда донашивалась за старшими детьми – да, и раньше так было, но теперь уже без оглядки на цвет или размер. В какие-то годы в полный рост вставала проблема купить хоть каких-то продуктов, чтобы не ходить голодным.

– Помню, – сказала тетя Шура, не отвлекаясь от картинки на деревянной дощечке. – Пришел Артурчик домой, щеки мокрые, нос в соплях. А ему уже лет девять было, не привыкла я видеть его в слезах. Что такое, подрался? А он говорит: я лучше умру, чем буду есть собак. Что??? Оказалось, что ему кто-то из старичков во дворе рассказал, что вот будет зима, будет голод, и придется есть кошек и собак… Я думала пойти, сказать им пару теплых слов, зачем ребенка напугали, да передумала. Блокадники, блин-компот, чего с них возьмешь. Пообещала, что ни за что не будем есть собак, успокоился.

– Моя героиня, Света, еще была маловата, чтобы понимать сложность положения. Время от времени ей перепадала какая-нибудь вкусняшка, и ладно. У малышни свои маленькие радости… А потом появились вещевые рынки и ларьки около метро – а в них „Сникерсы“… По случаю праздника родители могли купить „Сникерс“ или „Баунти“…

– Райское наслаждение!

Я рассмеялась на Тетьшурину реакцию.

– Да, еще и „Твикс“ – сладкая парочка. А вот про „Сникерс“ была реклама, я не припомню?

– Была… Но слогана я тоже не помню. Наверное, „Сникерсу“ и не надо было хорошей рекламы, он был самый вкусный. Помню, Артурчик тоже копил на „Сникерс“. И на солдатиков особенных, у которых руки и ноги сгибались.

– Да, детям проще, один супер-солдатик или пачка шипучего напитка – и ты надолго счастлив. Но до того ли было их родителям? Кто-то из них потерял работу, кто-то продолжал работать, не получая зарплату. Любая трата вроде новых зимних сапог или куртки пробивала в семейном бюджете дыру, и весь корабль кренился. И вся страна, как большой корабль, пострадавший в бурю, ходила ходуном и могла вот-вот потонуть. С этого корабля шло массовое бегство: бежали в Америку, Израиль, Германию. Кто во что горазд, точнее, у кого какой пятый пункт был в анкете. Евреям, как всегда, везло больше всех: можно было выбирать, на историческую Родину или еще куда. В посольствах Канады, Австралии стояли очереди: народ давился в очередях, чтобы получить анкеты и маленький шанс на лучшую жизнь. Светочкины родители раскопали у себя немецких предков и подали документы на переселение в Германию. С тех пор они назывались „аусзидлеры“ – это было первое немецкое слово, которое они выучили все втроем (мама, папа и дочка). Остальные слова пришлось учить стремительно: приглашение на переезд в Германию на постоянное место жительства пришло очень быстро. Времени и сил хватило только на то, чтобы распродать или раздарить домашнее барахлишко и уложить оставшиеся, самые дорогие сердцу вещички в клетчатые баулы.