Дмитрий Таганов - Россия, лихие годы: рейдерский захват

– Что, кто это? Кто вы? Откуда это у вас, что вам надо! – она сорвала с головы наушники, но не закричала и никого не позвала на помощь. Левая ноздря у нее было проколота, и на ней сверкал камушек в оправе. Золотой шарик блестел над бровью, и такой же под нижней губой.

– Тише, тише, Танечка, все спят, ш-ш, – это подействовало удивительным образом, и она действительно перешла на шепот.

– Кто вы такой? Как сюда залезли?

–Я ваш друг. В окошко, Таня, оно у вас открыто. А Гуталин спит. Пусть пока спит, он устал за вечер.

– Да кто вы такой!

– Друг. Ваш, и Гуталина. Друг. – Так я никого не обманывал: в блюзовом бенде играют только друзья.

– Я вас не знаю!

– И я вас. Но видел ваше фото. А теперь нам надо ехать домой. Дедушка весь извелся. Он чуть не плачет. Немедленно. – Она отпрянула в кресле, глаза ее сузились.

– Никуда я не поеду. Я закричу! Вы что, полицейский?

– Надо ехать, Таня. Полиция вас ищет. Но мне первому повезло. Поехали, я вас на мотоцикле прокачу.

– Я совершеннолетняя! Я что, не имею права?

– Дедушку мучить, который тебя любит, – нет, нет. Не имеешь.

– Никуда я с вами не поеду! Я вас боюсь! Володя! Проснись, Володя!

Я встал со стула и прошел в спальню. Теперь только Гуталин мог мне помочь. Пришлось его брать за руку, будить и тормошить. Наконец, растолкал его. Как только он продрал глаза, всмотрелся и узнал меня, так сразу вскочил и сел в кровати.

– Доброе утро, Гуталин. Я Таню домой забираю. Не возражаешь?

– Ты кто?

– Я – Николай Соколов, мы вчера с тобой вместе играли. – Скрипнула за спиной дверь, рядом появилась Таня. – Ты объясни ей, что домой надо, дедушка извелся. И полиция сейчас приедет. Ты хочешь с ней встретиться? Нет хочешь?

– Ты мент?

– Я сейчас не мент, но менты скоро приедут. Они неделю вас ищут. Разбирайтесь тогда с ними сами.

– Мы не можем… то есть она не может. – Гуталин мял руками лицо, поглядывая на Таню. – Мы живем здесь. Нас попросили… . Еще несколько дней поживем… Ничего плохого не делаем, и вообще. Зачем этот кипишь? Что за дела?

– Кто вас просил?

– Неважно. Не твое дело. Проваливай, а то познакомишься с ними.

– С кем?

– Неважно. Все, привет. Отваливай.

– Гуталин, ты меня не понимаешь. – Я взялся за его ногу и сильно дернул, он опрокинулся на спину. – Проснись. От дури не можешь отойти? Напрасно ты, Гуталин, колешься.

– Что тебе от меня надо?

– Таню.

– Она взрослая!

– Очень взрослая. Поэтому ты скажешь ей ехать со мной домой.

– А если не скажу?

На это у меня не было готового ответа. Тогда хрен с ними со всеми, если такой жизнью хотят жить. Позвоню ее деду, пусть сам внучку забирает, если у него лучше получится. Нашел ее, – а забирай сам. И поеду домой спать на мягкой кровати, и без комаров. Но в тишине вопроса вдруг послышался снизу шум подъехавшей автомашины, хлопнули по очереди две дверцы. Гуталин прислушался и беспокойно повернул к окну голову. Я обернулся на Таню, – она тоже напряглась.

– Кто это?

– Хозяева.

– Что им надо?

– Слушай, как тебя, Коля, сейчас базар будет. Лучше скажем им – ты наш знакомый, музыкант, и все дела. Случайно зашел, мы не приглашали. Тебе ж будет лучше. Это крутые. Братки. Типа.

– Чего ты боишься?

– Неважно. Только не возникай при них. Я тебя прошу, это такой народ…

– Ты деньги у них за это брал?

– Неважно. Брал – не брал, что тебе? Ты понял? Уже идут.Скрипнула садовая калитка.

Я взял Таню за руку.

– Идем со мной, прямо сейчас, вещи Гуталин привезет. С нехорошими ты связалась. Добром не кончится. Поехали, Таня.

Она неожиданно вдруг слабо кивнула мне. Я за руку повел ее к двери, мимо шепчущего телевизора, к двери. Но внизу, на первом этаже, уже щелкал замок входной двери.

Мы спускались по пологой и узкой лестнице, я не отпускал тоненькую девичью руку, вел ее за собой. Я уже опустил ногу на последнюю ступеньку, когда входная дверь распахнулась, и один за другим появились двое. Крупные мужчины в летних рубашках. Глаза их еще привыкали к сумеркам помещения, – но они сразу замерли как две большие кошки, заметив нас на лестнице.

– Привет, – произнес первый, осклабившись. – Далеко?

– Домой. – Я сразу узнал того, кто стоял в дверях первым, я видел его в кабинете Портного с дробовиком в руках, курносого. Он узнал меня тоже.

– Зачем девочку от нас уводишь? Ей с тобой не хочется, – сказал курносый

– Хочется. От дверей!

– Ты что, мужик… – он сделал шаг навстречу со сжатыми кулаками. Второй страховал сзади.

Я отпустил руку девчонки и приготовился. Я стоял на ступеньку выше, сейчас это было преимуществом. Я не подпустил его ближе, а сделал выпад и ударил носком тяжелого мотоциклетного сапога ему в колено. Он выдохнул и чуть согнулся от боли, и я ударил вниз, правым кулаком в висок. Такой удар – лучший в профессиональном боксе, он укладывает в нокаут вернее, чем в челюсть. Но только если выполнен от корпуса, всей массой, а не одной рукой и сверху вниз, как получилось сейчас. Он повалился набок, задев лестничные перила, те с треском переломились, и он перелетел через них на пол. Больше я за ним не следил: рука второго медленно и угрожающе потянулась за пазуху, под расстегнутую рубашку.

Оружие появилось в руках каждого из нас одновременно.

У него был «Макаров». Стал бы он его применять или нет, – вопрос для судебных прений адвокатов. Если бы, конечно, я остался живой и здоровый и подал бы на него в суд. Но рассчитывать на такое было легкомысленно. С другой стороны, для меня «Макаров» в его руке был как зеленый свет светофора, – закон сейчас был на моей стороне: возникала прямая угроза жизни, и не только моей.

Я сразу увидел место, куда мой нож должен был войти ему под кожу. Полоска на рубашке, не шире банковской карты. Много есть мест на человеке удобней, – и любой бы суд оправдал меня, … – но этот человек был бы уже мертв. Это и широкое брюшко с тугим желудком и мягким, как подушка кишечником. Это и сердце, ненадежно укрытое тонкими и хрупкими ребрышками, и белая нежная шея, прямо-таки зовущая к себе из распахнутого воротничка… И все это такое большое и широкое…

Но нет, пусть он живет, только правая рука с пистолетом должна упасть плетью с подрубленным сухожильем у ключицы! Пожалуй так… Еще секунда, и мушка его пистолета тоже выбрала на мне что-то. Но за моей спиной, вцепившись в перила, эта девчонка, – и мне не отступить на шаг, чтобы уместить в полете нож точно на один оборот. Он глядел на мой нож с усмешкой, не понимая опасности, – никто из них не догадывается, что мой ножик умеет летать. Но боковым зрением я видел, как уже поднимался с пола курносый.

Я метнул нож, опрокидываясь на спину, на девчонку, чтобы добавить нужные мне пол-локтя. Где-то в падении, его плечо как будто вспыхнуло в моих глазах, – и я выкинул руку с ножом. Оборот блестящей стали, круглая молния, и сразу в дачной тишине влажный хруст. За ним удар тяжелого «Макарова» о половые доски. Я спрыгнул со ступени лестницы и ударом сапога откинул пистолет, – тот, крутясь волчком, отлетел под столик перед плетеными креслами. Тот еще стоял, сразу обмякший, с ужасом глядя на торчащую в его плече черную стальную пластину. Постоял и медленно осел на пол. Справа от него, курносый уже поднялся, готовый ввязаться в свалку, но теперь в нерешительности замер. И я медленно обнажил из-под рукава второй нож. Бочком куреносый двинулся к двери, не спуская с меня глаз, и юркнул наружу. Я оценил вероятность того, что он вернется обратно с дробовиком. Вероятность эта была мала.