Дмитрий Таганов - Россия, лихие годы: рейдерский захват

Мы небыстро катили по свободным воскресным дорогам, я поглядывал на безоблачное небо и раздумывал, когда бы мне скорее теперь тронуться в отпуск, работа была сделана. Мне очень хотелось, правда, задать Танечке несколько вопросов, и вообще не все было для меня ясно в этом деле, но на мотоцикле это сделать было невозможно, а встретить ее когда-нибудь еще я не планировал.

Ее дед встречал нас у шлагбаума охраны. Завидев нас, он вскочил с табурета, который ему вынесли охранники. Затем последовала трогательная сценка встречи внучки с дедом, – я отвернулся, чтобы не стоять дураком, и начал разворачиваться. Но еще бы надо было прояснить насчет оплаты,– ведь и деда я видеть не рассчитывал.

– Ты, Николай, куда это! Ну-ка давай к нам! Посидим, закусим! – теперь стало особенно заметно, что за последние два часа он успел крепко выпить.

Перекусить, действительно, я бы не отказался, последний раз я ел почти сутки назад. И без возражений я медленно двинулся по аккуратной, обсаженной цветами дорожке позади трогательной парочки.

На крыльце, за дверью не зло, но очень внушительно, ухал собачий лай, и женский голос неуверенно командовал:

– Назад, Смерш, свои!

– Смершик, милый! – Таня рванулась вперед и распахнула дверь. Громадная овчарка визгнула и забросила лапы ей на плечи.

– Уведи его, Алла! – крикнул Сафонов, – Привяжи на веранде. И встречай нашу бродяжку.

Я сразу узнал – это был ее чарующий голос по телефону. Сама же она была еще восхитительней: брюнетка с пышной фигурой, не старше двадцати пяти. Она с трудом оттаскивала громадного пса за ошейник, и в этой суматохе только мельком скользнула по мне взглядом. И даже Таню она приветствовала, только махнув ей ладошкой.

– Проходи, Коля, садись, сейчас все организуем. Таня, посидишь с нами?

Таня покачала головой и молча направилась к лестнице. Появилась горничная, получила от хозяина указания и скрылась. Подошла Алла и тихо присела на диван.

– Ну, рассказывай, откуда ее привез, – хозяин достал из шкафа бутылку виски, плеснул в стакан и залпом выпил. Горничная принесла несколько блюд и беззвучно расставила на столике.

– Выпьешь? Нет, тебе нельзя. Ты поешь, поешь.

Не торопясь, управляясь с отменной едой, я вкратце описал утренние приключения. И закончил:

– А мордоворота, что сбежал, – я видел вчера в офисе вашего знакомого. Делайте выводы сами… – Я вытер салфеткой губы и поблагодарил за угощение.

Я ожидал от него более живой реакции, но не дождался. Софронов воспринял это легко, с улыбочкой, если вообще воспринял, или даже услышал. Было ясно, ему теперь все до лампочки. Он только в конце спохватился:

– Ах да, деньги вам… – он шатко направился к лестнице и вверх по ступенькам.

Я взглянул на Аллу, – она не проронила до сих пор ни слова. Теперь она скромно улыбнулась мне.

– Мы все так за нее беспокоились.

– Но, слава богу, все хорошо кончилось. Поглядывайте за ней.

– Она у нас самостоятельная.

– Слишком.

С лестницы спустился хозяин, в одной его руке была пачка денег, во второй ключи, – их не спутаешь, от сейфа.

– Вот тебе… как мы договаривались, и еще премия, бери, бери, заслужил. Посиди еще чуток, чайку выпей с тортиком. И о себе расскажи. Воевал небось – шрам на щеке.

– Приходилось.

– Афган, Чечня?

– То самое.

– Солдатиком? Горел?

– И горел.

– Поздно я тебя встретил, я бы тебя замом по охране поставил. Эх, все поздно. Еще одна просьба, не откажи мне, в дружбу, во вторник подойди на завод. Подписывать бумаги мы будем, продаем все, сам слышал. Деньги наличные, целый мешок, и все такое, свой бы человек не помешал рядом. Уважь.

– Что делать надо?

– Да ничего. Постоишь, поглядишь. Рубашечку белую только одень и галстучек. Чокнемся шампанским, и гори все огнем, отработал я свое.

– Хорошо, приду. – Я взялся за торт. Я терял от отпуска еще пару дней, но я бы прояснил кое-что для себя. Да и деньги… – Сразу в ваш кабинет?

– Позвони сначала. Потрись там рядом да вокруг, может, заметишь подозрительное что.

– Задание не ясно, но приду. – Я встал из-за стола и поблагодарил.

– А ты, Коля, знаешь? – вчера опять без мордобоя не обошлось. Устал я от всего… Нашли на улице работягу нашего, недалеко от завода, – сначала думали пьяный, – ан нет, живого места на нем не осталось. На собрании тоже был… В больнице теперь.

– Кто?

– Один из недовольных… да ты с ним рядом в зале сидел. Уволенный. Скандалист. За что били – сам догадайся.

Софронов плеснул себе еще из бутылки и резко опрокинул граненый стакан. Громко выдохнул, и невесело мне улыбнулся. Таким он мне навсегда и запомнился. Больше его живым я не видел.

На обратной дороге я остановился на обочине и позвонил в справочную скорой помощи. Фамилию этого Сереги я сумел-таки вспомнить – ее называл из списка председатель собрания. Серега лежал в Первой Градской, в отделении челюстно-лицевой хирургии. В справочной мне ответили: "Операцию перенес хорошо, состояние удовлетворительное, посещения пока запрещены".

Во вторник утром я подкатил к заводскому забору и приковал мотоцикл к знакомой ржавой петле. Из проходной позвонил Софронову и услыхал его недовольный голос:

– Ничего пока не делай. Походи по этажу, погуляй. Занят я, – и он повесил трубку.

Я шел по заводской территории и оглядывал унылые виды. С насыпей песка и щебня ветерок срывал пыль и кружил ее по асфальту. Громоздкая техника, застывшая в последних трудовых усилиях, и безлюдье – все это напоминало какой-то "конец света" или последний день динозавров. Возможно, все было естественно: начало, конец, и снова какое-нибудь начало, не всегда понятное для нас и доброе. Чтобы сломалось и умерло старое, в природе есть хищники, коршуны, всякие падальщики. В людских делах – то же самое, те же персонажи. Сейчас они собрались на третьем этаже заводоуправления, теснясь вокруг полумертвой жертвы, когтями подтаскивая себе кусок пожирнее.

В просторном конференц-зале накрыт праздничный стол, и нарядные девушки весело порхают вокруг него, готовят фуршет. Вдоль окон стоят и вежливо скучают приглашенные, – но то были приглашенные второго круга, не самые важные. Я зашел и постоял тут, наблюдая с минуту, как девушки с милыми улыбками наводили последний лоск, изредка юркая в небольшую дверь. Там была какая-то подсобка, откуда и появлялась на свет вся эта съестная роскошь. Постоял я у окна, поглядел на унылый заводской двор, почувствовав себя здесь без дела полным дураком, вышел обратно в коридор. Напротив – дверь с табличкой "Главный юрист". Плотно закрыта, но оттуда слышен возбужденный говор и шуршание бумаг. Прошел мимо наглухо закрытых и знакомых мне дверей директорского кабинета и встал в торце коридора, у окна. Через минуту хлопок дверей за моей спиной – от директора выскочил Портной, и, не обернувшись, не заметив на меня, скрылся за дверью юриста.