Дмитрий Таганов - Россия, лихие годы: рейдерский захват

Но тут картинка была ужасной, – я представил ее глазами девчонки. Поэтому я обернулся к ней, погладил по плечу и тихо попросил:

– Поднимись наверх, собери вещи. – И она охотно, как коза, пустилась вверх по ступенькам.

Я повернулся к раненому, – тот уже сам вытаскивал нож из руки и с ужасом глядел на стекавшую с него кровь. Лучше бы он этого не делал, сам не вытаскивал, но уже было поздно.

– Аккуратнее, я тебе помогу. И брось нож на пол.

Он его не бросил, а как драгоценность осторожно положил на пол. Психологический шок это называется.

Я оценил рану и кровотечение по пятну на тонкой рубашке и снял с вешалки махровое полотенце.

– Повернись, я осмотрю. – Со стороны лопатки краснело пятно меньшее, но все равно это был случай для скорой помощи. Я обмотал ему полотенцем плечо, и положил на бандаж его ладонь.

– Прижимай, сейчас я вызову скорую помощь. Если хочешь, чтобы скорей приехала, скажи мне адрес этой дачи. И еще, – попробуешь бежать – остановлю. – Тот кивнул с закрытыми глазами.

Я вынул мобильник и сделал два кадра встроенной камерой. Первый – общий план: его на полу, второй крупно – одну физиономию. Переключил на видео и снял панораму. Затем я сел в плетеное кресло.

Первый звонок по 102. Назвал себя, объяснил ситуацию:

– Она в розыске уже неделю, дело ведет следователь Шаров из Южного округа, дайте ему знать. Есть раненый… при попытке применить огнестрельное оружие. Врач нужен. Скорее.

Второй звонок следователю Шарову – на его мобильный телефон, потому что было воскресенье. Ответил сразу, но долго не мог понять, кто я такой.

– Я – Соколов. Помогаю знакомому. Софронов – его фамилия. Внучку ему нашел, здесь она, со мной. Я вызвал полицию, держите с ними связь.

Третий звонок в коттедж Софроновых. Я набрал телефон коттеджа и сразу услыхал знакомый мне бархатный сексуальный голос. Я попросил к телефону Ивана Петровича

– Это вы? Я вас узнала. О Тане что-нибудь?

– Все хорошо с Таней. Дед ее дома?

– Да, да. Все хорошо?

Странно было услышать удивленные нотки. Но объяснимо: больше недели «без вести» – это почти всегда навечно. На заднем плане в телефонной трубке мощно ухал собачий лай.

– Нашел? Где Таня? – услыхал я.

– Со мной. Все хорошо. Через час привезу.

– Ну ты, молодец! Рядом она? Дай трубочку.

Я крикнул «Тяня!», и она кубарем слетела вниз по лестнице.

– Дедушка?.. Да… Да…

За ней с лестницы спустился Гуталин в одних трусах и с мрачным видом присел на нижней ступеньке. Я выкатил ногой из-под столика пистолет, и прижал его к полу каблуком.

– Сейчас сюда приедут менты, ты оденься, – тот кивнул, но остался сидеть. – Тебе, Гуталин, придется объяснить им, зачем ты держал Таню.

– Я не держал.

– Брал от них деньги – значит, держал. Этот сядет за то, что ствол на меня наставил. А ты – за помощь. Ты ее уговорил сюда зарыться?

– Она взрослая.

– И она деньги у них брала за это?

– Нет.

– Знаешь, зачем она была им нужна?

– Не мое дело!

– Дерьмо ты или просто дурак? А ей есть дело?

– Не знаю, спроси. Слушай, ты – свидетель, – я не держал ее, не вязал, подтверди.

– Кровь идет, нет? – я отвернулся от Гуталина к раненому. Он мотнул головой с закрытыми глазами. – Терпи, скоро приедут. Что ж твой друг убежал, тебя бросил? Как его звать-то? Знакомая рожа…

Тот не удостоил меня ответом. Медленно тянутся минуты в такой компании, долго менты и врачи добираются в дачную местность. Наконец, зарычали на улице моторы: передвижная группа прибыла на двух машинах. В окно я с интересом наблюдал, как они опасливо, но грамотно проникали на объект. Распахнулась входная дверь и первыми показались два ствола.

Услыхав шум, вышла на лестницу Таня, со школьным рюкзачком за спиной, и сразу испуганно остановилась. Но собираться теперь нам было рано. Начинался муторный час допросов и протоколов.

Аню посадили в плетеное кресло рядом со мной, она отвечала неохотно, невпопад, подолгу молчала – но все это было объяснимо. Всю вину она взяла на себя: никто ее не похищал, свободы не лишал, они просто жили вдвоем на чужой даче. Гуталин только поддакивал. Бандит, перевязанный и бледный, или молчал или ничего не знал или не видал. Словом, если бы не "Макаров" с его отпечатками пальцев и не заведенное дело по розыску пропавшей, то самым виноватым тут оказался бы я, потому что именно я пустил на этой даче кровь. К такому обороту мне было не привыкать, и не зря последние полтора часа в моем нагрудном кармане привычно работал диктофон.

С особым интересом лейтенант рассматривал мой нож – я его так и оставил окровавленным.

– У вас есть разрешение на холодное оружие?

Я вынул из бумажника сложенный, протертый по сгибам листок. Это была ксерокопия очередной нашей законодательной глупости или лени. На бумаге имелось изображение моего ножа и значилось среди прочего «нож хозяйственно-бытового назначения». По нашим законам, нож может быть любого убийственного размера, но только если у него выступ, разделяющий лезвие от рукояти не превышает полсантиметра. Мои ножи вообще не имели никакого выступа, а то, что они были только для полета, догадывался не каждый. В подтверждение, что нож этот «бытовой», в магазинах, где их продают, охотно выдают копию государственной экспертизы, с печатью.

Мент равнодушно просмотрел мою «ксиву» и вернул.

"Макаров" он поднял с пола как-то обыденно, без интереса, и бросил его в полиэтиленовый мешок.

– Лейтенант, мне надо отвести ее домой, – сказал я. – Что у вас еще ко мне?

– Пока все. Вызовем.

– Ее друг, похоже, ни причем.

– Разберемся. Укатывайте.

Я взял Таню за руку, и она послушно пошла. Она проходила мимо Гуталина, сидевшего с опущенной головой на ступеньке, и молча провела рукой по его черным взъерошенным волосам. Тот вздрогнул, поднял на нее глаза и виновато улыбнулся.

Я тоже нагнулся к его уху:

– Ложись пока в больницу, а то затаскают. Там отлежишься.

– Какую? – он оторопело на меня посмотрел.

– Наркологическую, остолоп. На Варшавке, отсюда недалеко.

Мы с Таней вышли на улицу к моему мотоциклу. Я отдал ей свой шлем и затянул ремешок под подбородком. Она слишком послушно и вяло все это проделала, и мне это не понравилось. У такой молодой девчонки никогда не знаешь, что в голове, или в сердце, или где это у них бывает. Сбежать теперь от меня – она вряд ли хотела. Но взять, да намеренно брякнуться с мотоцикла в таком состоянии – это запросто. Поэтому я внимательно посмотрел на ее хорошенькое грустное личико в громадном, не по размеру, шлеме и погрозил ей пальцем:

– Крепче держись, обхвати меня сзади руками. Упадешь – не на дорогу, а под колеса грузовиков или встречных машин. Размажут. Если умрешь сразу – считай, повезло. А если нет- всю жизнь в каталке и в мокрой постели, и никому не нужна будешь. – Она с ужасом на меня посмотрела, поэтому я улыбнулся. – Ладно, шутка.