Илдус Казанский - Золотая карта

– Ну, родная, за встречу, – поднял с довольной улыбкой Дима рюмку и, залпом выпив, закусил солеными огурцами.

– Ну, родной, за встречу, – подыграла Наташа и проделала ту же процедуру с рюмкой и огурцами.

Наевшись до отвала, Дима в знак благодарности поднял Наташу со стула на руки и, тихонько целуя, понес в зал, где, продолжая целовать, поставил ее на ноги и медленно начал расстегивать пуговки соблазнительного халата, скрывавшего все прелести женской фигуры. Затем, продолжая целовать, расстегнул лифчик и, став на колени, зубами вцепившись в узкие трусики, стал стягивать их вниз, осторожно касаясь руками гладких длинных ног. Закончив с трусиками лаская кончиком языка ее тело, двинулся в обратный путь, не забывая руками гладить интимную часть женского естества. Он впился в эту часть как пиявка, руками схватившись за круглые ягодицы, отчего она громко застонала и крепче прижала его голову к своему животу, и медленно опустилась на диван, откинувшись назад. Наконец, убедившись, что оба возбуждены до предела, они приняли обыкновенную позу, и он нырнул в раскрытый цветок меж ее ног, и оба они зашлись в захватывающем порыве безумной страсти. Длительная разлука дала о себе знать, и они занимались этим, не в силах остановиться, принимая разные положения и изобретая новые позы.

Как приятно вдохнуть полной грудью свежий бодрящий воздух, когда оказываешься на улице после нескольких дней заточения в ментовских апартаментах, после бессонных ночей, сопровождаемых бесконечными допросами и унижениями!

Постояв немного у крыльца отделения милиции, Татаринцев, не оглядываясь назад, на ходу прикуривая сигарету, направился к месту жительства, в одну из комнатушек общаги геологоразведочной экспедиции. Из-за бесконечных допросов Кудашова настроение у него было скверное, но голова была занята другим. Не заходя в свою комнату, он прошел по коридору до конца и постучался в одну из обшарпанных дверей. Ответа не последовало. «Где же он, сукин сын, бродит, этот Арсанов?» Сейчас во что бы то ни стало надо поймать его! Что у него там, в голове, попробуй разберись. Возьмет и захочет обменять на новый свой бушлат, выдаваемый раз в три года, и ищи потом его среди кучи тряпок. А как выманить этот бушлат у него на время, он даже не раздумывал. Что может быть проще!

На исходе третьего дня любовных утех Арсанов решил сходить в контору и заодно проверить свое жилище. Как бы там ни сложилось у него с Наташей, комнату надо придержать, всякое в жизни бывает.

– Наташа! Куда ты мой бушлат закинула? Прохладно сегодня на улице, – сказал он, разбирая вещи на вешалке. – Пройдусь я немного.

– Ты собрался в контору? – отозвалась она. – Обратно пойдешь – захвати молока и хлеба, а бушлат твой я повесила в шифоньер.

– Да, и схожу в общагу, посмотрю, как там моя конура, заодно и ребят проведаю, – буркнул Дима и стал надевать бушлат.

На улице в самом деле стояла прохладная погода. Арсанов к начальнику заходить не стал и быстро управился с делами в «конторе». При входе в свою комнату зацепился бушлатом за дверь, отчего подкладка бушлата хрустнула, и из нее выпал аккуратно сложенный лист бумаги. Развернув лист и изучив содержимое, Арсанов сел на кровать и, бледнея, ударил ладонью себя по лбу.

Это была карта. Карта маршрута экспедиции со всеми пометками пройденных участков.

«Почерк не Стрельцова, – подумал он, – его бы почерк я узнал. А чей же?»

– Мразь! Ох, падла, мразь! – вскрикнул он, соскакивая с кровати. – Не зря я опасался этого Татаринцева. Почерк на карте его! Значит, втихую вел свои записи. Да и смерть Стрельца, как называли его за спиной, неправдоподобна, пусть менты заново все обшарят, может, эта карта прольет свет на все.

Он опять задумался: «Как же карта оказалась зашитой в моем бушлате? Значит, Татаринцев подстраховался на случай, если менты начнут его шмонать, у него ничего не окажется, а нас бы трогать они не стали. Не зря он в последний вечер залез в палату пораньше и что-то там копошился, видать, тогда и зашил карту под подкладку. Надо идти к Кудашову».

В дверь постучали и, не дождавшись ответа, открыли. В дверном проеме стоял Татаринцев.

– Здорово, Димон, ты где это пропадаешь? С утра ищу тебя, – и, увидев в руках у Арсанова карту, прищурился.

– Вот искал твою карту в бушлате и, видишь, нашел. Гляжу, аккуратно чертишь? – держа в руках карту, отозвался Арсанов. – Схожу, отдам Кудашову, может пригодиться, как думаешь?

– Карту нашел! Это хорошо! Весь бушлат изрезал! Оказывается, я случайно ее в твой зашил. Вот ведь голова садовая, – крутя пальцем у виска, ответил Татаринцев. – А карту отдай, ни к чему она тебе, все равно не разберешься.

– А мне разбираться не надо! Пусть Кудашов разбирается, дело Стрельца подымает, есть у меня сомнения, Ванюша, что это твоих рук дело.

– Сомнение, Димон, это не доказательство, и нечего меня сверлить взглядом, чист я, чист, потому и отпустили.

– Отпустили – так возьмут обратно, если понадобится, а карту я не отдам.

– Не отдашь, значит? А если в долю возьму, вместе будем артельничать? Ты же не знаешь, что нашел там Стрелец. Верняк, понимаешь. Верняк! Второй раз такого может и не быть.

– Верняк, говоришь? Я, Ванюша, всегда догадывался, что ты мразь, – закончил Арсанов и стал надевать бушлат.

Больше медлить было нельзя. Последний шанс с долей тоже не помог, а свое из-за какого-то сморчка упускать не хотелось. Татаринцев левой рукой вытащил из-за пояса нож, который не оставлял нигде и, развернувшись боком, со всей силы всадил его через распахнутый бушлат в область сердца. Арсанов был парнем крепким, и вряд ли Татаринцев в рукопашной легко бы с ним справился, но от неожиданного удара его ничего не спасло, и он, вцепившись в рукоятку ножа обеими руками, медленно оседал. Татаринцев не стал смотреть, как Арсанов забьется в предсмертной агонии, выдернул нож из скрючившегося от боли правдоискателя, вытер о его одежду и, забрав карту, на ходу засовывая нож в ножны, вышел в коридор. «Сначала нужно надежно спрятать карту. Но куда?» И, подумав немного, спустился в подвальное помещение общаги. Тайник получился неплохим, при отрицательном исходе карта могла пролежать там долго. «Что дальше делать? Как выкручиваться? Податься в Сусуман? Найдут. На материк? Рано или поздно вычислят и объявят во всесоюзный розыск, а это разрушит всю перспективу. Идти с повинной и постараться получить поменьше сроку? О существовании карты, кроме меня, сейчас никто не знает. Что же делать? Что же делать?» С такими мыслями Татаринцев не заметил, как оказался у дверей своей комнатушки. Открыть дверь он не успел. Кто-то, сзади сильно толкнув, стал заламывать ему руки. С силой оттолкнувшись двумя ногами от косяка двери, Иван хотел освободиться, но выскочившие из дверей двое парней лет по двадцать пять завалили его на пол и щелкнули по заломанным рукам «браслетом». Оказалось, один из обитателей общаги, возвращаясь с работы, все же увидел выходившего Татаринцева, так как жил рядом с Арсановым, а пройдя мимо его комнаты, услышал стоны и, приоткрыв дверь, обнаружил геолога в луже крови. Не раздумывая, спустившись на первый этаж, позвонил от коменданта в отделение, и буквально через полчаса опера прибыли на место преступления, где и взяли Татаринцева.