Рэймонд Чандлер - Окно в вышине

— Это совершенно невозможно, — тихо проговорила она, смотря мне куда-то в переносицу. — Миссис Мердок чудесно ко мне относилась все это время. Это верно, что я не помню, как все это, было, но разве можно говорить такие ужасные вещи о людях.

Я достал белый конверт, в котором лежали два снимка и негатив, подошел к ней и положил снимок ей на колени.

— О'кей, посмотрите-ка на этот снимок. Ваннье сделал его, находясь случайно на улице.

— Да, это мистер Брайт, — сказала она, взглянув на снимок, — очень плохой снимок, правда? А это миссис Мердок, она тогда была миссис Брайт, стоит у него за плечами. Что с мистером Брайтом? Он точно с ума сошел.

Подняв голову, она посмотрела на меня. На ее лице отразилось неподдельное любопытство. Она была очень мила.

— Это еще что, — сказал я, — вы бы посмотрели на него секунду спустя, когда он был в полете.

— Что он был?

— Послушайте, — сказал я, — на этом случайном снимке снят как раз тот момент, когда миссис Элизабет Брайт Мердок выбрасывает своего первого мужа из окна его офиса. Это самая первая секунда его падения. Вы только посмотрите, как он держит руки, как он кричит от страха. А теперь посмотрите на ее лицо. Какое бешенство, какая ярость! Неужели вам еще неясно? Вот этот снимок хранил Ваннье все эти годы. Это и было его доказательство. Ни мать, ни сын никогда его не видели. Они даже не верили в то, что он существует. Но они ошибались. Счастливый случай помог мне найти этот снимок. Вероятно, в этом и проявился закон справедливости. Начинаете наконец понимать?

Она еще раз посмотрела на снимок и отложила его в сторону.

— Миссис Мердок всегда была добра ко мне, — сказала она.

— Все это время она использовала вас в своих целях, — сказал я несколько напряженным тоном, словно режиссер после неудачной репетиции. — Эта женщина умна, груба и терпелива. Она знает свои комплексы. У нее каждый цент на учете, а среди людей ее круга такое не часто встретишь. В этом я отдаю ей должное. Я бы с наслаждением отдал ей должное, выстрелив в нее из двустволки, и только мое нежное воспитание удерживает меня от этого.

— Пусть будет так, — сказала она.

И я понял, что вероятно, лишь треть из всего того, о чем я говорил, задержалось у нее в голове. Да и в это было трудно поверить.

— Не надо показывать этот снимок миссис Мердок. Она ужасно расстроится.

Я взял снимок, изорвал его на мелкие кусочки и бросил в мусорную корзину.

— Возможно, вы когда-нибудь пожалеете об этом, — сказал я, умолчав о том, что у меня остался еще один снимок и негатив. — Возможно, проснувшись однажды ночью три месяца или три года спустя, вы вдруг поймете, что я говорил вам правду и, может быть, вы захотите еще раз взглянуть на эту фотографию. А может быть, я и ошибаюсь. Ну что ж, теперь с этим покончено, и это прекрасно. Теперь все будет прекрасно. Пойдемте, спустимся вниз и сядем в мою машину. Я повезу вас в Вайчита, к вашим родителям. А к миссис Мердок, я надеюсь, вы никогда уже не вернетесь. Или я опять ошибаюсь? Ну да хватит об этом. Идемте.

— У меня совсем нет денег, — сказала она.

— У вас есть деньги. Миссис Мердок послала вам пятьсот долларов, и они лежат у меня в кармане.

— Ах, она чудо что за женщина, — сказала она.

— В аду ее давно заждались, сказал я и пошел на кухню. Там я выпил на посошок, но это меня нисколько не утешило. Хотелось схватить что-нибудь большое, стеклянное и трахнуть об пол.

Меня не было десять дней. Родители Мерль были добрые, нерешительные и терпеливые люди. Они заплакали, слушая мой рассказ, в котором я сделал кое-какие необходимые сокращения. Они были страшно рады возвращению дочери, им было так приятно заботиться о ней. Конечно, чувство вины угнетало их, но я был уверен, что со временем это пройдет.

Когда я собрался уезжать, Мерль в своем домашнем переднике раскатывала тесто для пирогов. Она вышла проводить меня, не сняв передника и, поцеловав меня в обе щеки, заплакала и убежала. Потом на крыльцо вышла ее мать и, улыбаясь мне как родному, махала мне вслед рукой до тех пор, пока мой автомобиль не скрылся из вида.

Во мне очень долго жило странное чувство, словно написал прекрасное стихотворение, но потерял его и никак не могу вспомнить.

Вернувшись, я сразу позвонил Бризу, и получив его согласие, поехал к нему поговорить о деле Филиппа. Здравый смысл и логика рассуждений позволили быстро во всем разобраться. Супруги Морни к делу не привлекались. Правда, кто-то позвонил в полицию, и сказав, что в доме Ваннье произошло убийство, повесил трубку. Отпечатки пальцев на пистолете не понравились специалисту по отпечаткам. Были взяты пробы с рук для исследования содержания пороховых нитратов. Нитраты были обнаружены, и было решено, что это самоубийство. Потом один сыщик из Центрального бюро по уголовным делам обратил внимание на то, что пистолет Ваннье очень похож на описание пистолета, который разыскивается полицией. Хенч сказал, что это его пистолет, что и подтвердилось, когда на спусковом крючке нашли полустертый отпечаток его большого пальца.

Получив хорошие отпечатки пальцев Ваннье (им это было гораздо легче сделать, чем мне), они еще раз обследовали квартиры Филипса и Хенча. Отпечатки пальцев Ваннье были найдены на кровати Хенча, а в квартире Филипса его отпечатки были найдены в туалете на рычаге сливного бака. Заручившись фотографиями Ваннье, они спросили людей, живших поблизости. Действительно, несколько человек подтвердили, что видели его на улице. Замечательно, что никто из живших в доме не видел его.

Отсутствовал пока мотив убийства. Но тут им оказал любезность Тигер, которого схватили в Солт-лэйк-сити. Он пытался продать дублон Брашера одному нумизмату, который решил, что монета подлинная, и заподозрил кражу. В отеле, где Тигер остановился, нашли еще дюжину подделок. В полиции он во всем сознался, показал подлинную монету и способ, которым он отличал ее от подделок. Где ее взял Ваннье, он не знал, а владелец ее так и не объявился. Дело было закрыто, так как было установлено, что Ваннье совершил убийство. Было решено, что после этого он покончил с собой, хотя в этом и были сомнения.

Тигера через некоторое время выпустили, потому что он никого не убивал, а обвинялся всего лишь в преднамеренном мошенничестве. По законам штата Юта, где он был арестован, он был признан невиновным, так как золото он купил законным путем, а подделка старинных монет штата Нью-Йорк не подходила под статью о подделках в штате Юта.

В признание Хенча они никогда не верили. Бриз сказал мне, что они сделали это, чтобы надавить на меня. Бриз считал, что я все расскажу, потому что мою совесть будет мучить невиновность Хенча. Правда, Хенчу от этого не стало легче. Ему пришили дело об ограблении нескольких винных лавок и связь с неким Гаэтано Приско, который обвинялся в убийстве. Я не знаю, был ли Приско родственником Палермо, но арестовать его не удалось.