Олег Голиков - Крымский Джокер

А что может быть мучительнее правды?

Истории всемирного оправдания жажду я. Только её читал бы, только её слушал… Пусть всё написанное не выглядит, как желание оправдать себя. Пусть это будет полным оправданием для всех. Кто примет это, тот сможет идти вместе со всеми дальше, но уже с высоко поднятой головой.

Терпеливо один…через горы руин….

Я вижу — ваши слегка обновлённые глаза уже полны вопросов.

Не стоит спешить — впереди целая жизнь. Или ночь, равная чьей-нибудь небольшой жизни.

И когда я внимательно вглядываюсь в тёмные глаза ночи, я вижу, как Мастер масок крадётся к воротам нашего города. Словно вор, прячась от назойливых взглядов, несёт он свой волшебный мешок. И каждый, кто видел его за работой, знает — в котомке старого лукавца изношенные за день людские маски. И когда время перевалит за полночь, этот лукавый старик возьмёт лунную краску, и станет обновлять эти хрупкие бесконечные изделия, чтобы до первых лучей солнца успеть вернуть их на привычные места — на наши лица.

А луна этой ночью как на горе ослепла, и купила у Смерти краску бури и пепла.

И поставил я в сердце с невесёлою шуткой балаган без актёров на ярмарке жуткой.

Так где же истинная суть? Как распознать среди множества своих масок единственное и неповторимое творение Вселенной, которым являешься ты?

Как плотно приросли к лицу некоторые личины! И, бог мой, как похожи они друг на друга! Вот маска «Сердитый папа» — ты помнишь, видел его неоднократно в детстве у своего родителя? Теперь эта маска стала твоей, безумец!

А вот «строгая учительница», «старый весельчак» и «похотливый фавн».

А вот и последняя, сделанная на совесть — «мертвец». Просто жуть!

Нет конца и края творениям злого гения. И некоторые из масок не оторвать уже от живого лица никогда. Это одно из неизбежных явлений нашей данности. Игра… Будешь хорошо играть — тебя будут уважать. Сконфузишься — станешь обладателем дурной репутации.

Неужели наши естественные лица так безобразны и отвратительны, что их нужно прятать? Или это цивилизация сделала игру необходимой, чтобы отличить человека от зверей?

И снова чудятся мне где-то неподалёку грозные очертания трёхголового Всадника. И Мастер масок уже не кажется таким уж безобидным шутником. Скорее он — злобный Горбун, прислужник старой морщинистой королевы Морали, который занимается этими ночными перевоплощениями по её прихоти.

И вновь встаём мы со своих лежбищ одураченными и недовольными. Ведь довольство и веселье не нуждаются в притворстве. Там, где царит искренняя радость, все маски разлетаются в пыль. И начинает пятиться мораль, и не нужна совесть.

Скажите мне — можно ли покаяться с радугой в сердце?

Я и сам становлюсь большим шутником и выдумщиком в эти блаженные минуты. И новая вера в беспорочность и невинность всего людского заставляет меня скакать от радости. И страшные ночные видения уже не омрачат первые утренние часы. И на воротах каждого нового дня вновь загорятся золотые буквы:

«Что не убьёт меня, сделает меня сильнее».

«И жили бы дальше, да сил не осталось…» — подумал я, глядя на мёртвые листья под ногами.

«Что-то случилось. Что-то слукавилось. Кто-то из «бедной ясли» вышел не тот.

И стало воротить на сторону лицо человеческое… И показалось всюду рыло.

И стал «бедный сын пустыни» описывать Чичиковых… Подхалюзиных. Собакевичей. Плюшкиных.

И куда он не обращался, видел всё больше и больше, гуще и гуще, одних этих рыл.

И чем больше молился несчастный кому — неизвестно…

Тем больше встречал он эти же рыла.

Он сошёл с ума. Не было болезни. Но он уморил себя голодом. Застыв, обледенев от ужаса» — сам ужасался нескладный рыжеватый учитель провинциальной гимназии.

Где же та грань, отделяющая нормальный человеческий лик от гоголевских «рыл»? И как незримо это одностороннее перевоплощение! И неужели все события требуют «пакости» для возбуждения всеобщего обезьяньего интереса?

«1) Если муж верен жене своей — скучно, если он изменяет жене — занимательно.

2) Если молодой человек служит, занимается, строит дом и женится — скучно; если беспутничает, лодырничает и попадает на скамью подсудимых — интересно.

3) Если девушка с брюхом до брака — пиши роман; если после брака — нет романа…» — продолжал скорбеть Василий Розанов, которого его ученики за глаза величали «козёл».

Существует единственный критерий нормального лица — свойство неприлипания грязи. Такой человек пройдёт по самой трясине людской злобности и зависти, не запачкав себя, и даже не заметив кривых ухмылок.

И любой поступок этого нового чистого человека, не знакомого с грязью морали, даже в глазах отпетых моралистов будет выглядеть чем-то иным, нежели их привычные «прегрешения». Потому что «моральные люди» — суть стервятники. Бросаются они лишь на ослабленного и тщедушного.

На того, кто ещё колеблется между невинностью своего «проступка» и тяжёлым вековым грузом морали и совести. Самые богобоязненные и совестливые люди нередко совершают отвратительные преступления, захлёбываясь в грязи собственного отвращения к себе и ко всему миру.

И очиститься в огне своей искренности, своей правды — задача нового человека.

Чтобы устояв в потоке мирской грязи, увидеть чистоту нового дня. И тогда мы спляшем погребальный танец над своими старыми зловонными лохмотьями и наденем сияющую кольчугу Удачи:

"…удачный человек приятен нашим внешним чувствам тем, что он вырезан из дерева твёрдого, нежного и вместе с тем благоухающего. Ему нравиться только то, что ему полезно; …что его не губит, делает его сильнее;…он удостаивает чести, выбирая, допуская, доверяя. Он не верит ни в "несчастье" ни в "вину": он справляется с собою, с другими, он умеет забывать, — он достаточно силён, чтобы всё обращать себе на благо".

Наивны мы и в радости и печали. И не видно в наших поступках ни здравого смысла, ни страстей, ни даже их отблесков. Видна лишь обречённость недолговечности тел наших, и ничтожная вера в возможность жизни за смертью.

Оттого ли, что слепы мы от рожденья, не видна нам истинная картина бессмертного мира? Или злобные божества ослепили нас навеки, подарив взамен призрачный огонь небесный, похищенный глупцом Прометеем? И почему жаркий огонь сердец наших с каждым днём угасает, словно стыдясь собственной слабости и бессилия?

Да, мы можем им согреть наши жилища. Но уже не в силах осветить чистой радостью даже завтрашний день, укрытый пеленой времени.

Иногда я плачу от этих мыслей.

Иногда они лечат страшные раны скуки и однообразия. И я радуюсь тому, что рождённый в причудливом и беспощадном мире, вижу в нём свои сны, пою свои песни и верю в свою историю. И никто не в силах помешать этому.