Оскар Мюриэл - Темные искусства

Они неловко затихли и хранили молчание, пока служанка не вернулась с чашкой травяного чая для своей госпожи. Она вытянулась возле хозяйки, словно древнеримский воин, и с дерзким видом за нами наблюдала.

Мы сочли, что нам пора, но, прежде чем подняться, я подчеркнул имя Уолтера Фокса.

— Он покидает страну, — произнес я, обмакнув печенье в чашку с чаем, пока мы с Макгреем разглядывали громадное семейное древо, которое изобразили на стене. — Несомненно, сокрушенный трагедией в своей семье — отец, мать и нерожденное дитя умирают почти одновременно… Вероятно, ощущая, что богатые родственники его недооценивают… Он пробивает себе дорогу в жизни, а затем, вскоре после его возвращения, происходит вот это все.

— Месть? — предположил Макгрей, бездумно почесывая за ухом Такера.

— Кому? Мать же умерла от выкидыша.

— Выглядит довольно подозрительно.

— Ну конечно.

— И я начинаю подозревать, что у него тоже может быть око.

Над этим я расхохотался, расплескав свой «Эрл Грей».

— Ты серьезно?

— У его матери оно было, у бабушки тоже.

— Девятипалый, даже если б я и поверил, что у кого-то из них было чертово око , Элис ведь сказала своему правнуку Эдди, что он единственный был им наделен. А также я бы счел, что око у еще одного внука можно было бы увидеть , будь у тебя самой чертово око .

— Фрей, еще хоть раз скажешь «чертово око» таким тоном, и я оболью тебя сраным чаем.

Я посмаковал маслянистые печенья.

— Кстати, передай Джоан, как я ей за них благодарен. Хочешь, сейчас пойдем и допросим Фокса?

Макгрей потянулся, встал со стула и вперил взгляд в имена, фотографии и страницы из дневника Леоноры.

— Что там такое? — спросил я, и он потер свою щетину так, словно хотел, чтоб она загорелась.

— Боюсь, что это еще один треклятый тупик и мы впустую потратим еще один чертов день, как тогда с поездкой в Керколди к миссис Кобболд.

Я взглянул на ее имя на стене.

— То была не столь уж бесполезная трата времени. Было видно, что она что-то скрывает. И похоже, что с Уолтером Фоксом у них установились довольно тесные отношения.

— А она еще избежала сеанса в последнюю минуту, я помню. Но это же бессмыслица. Зачем ей убивать собственную дочь?

Глаза мои скользнули по стене.

— В смерти миссис Гренвиль и правда нет смысла. Как и смертях Леоноры и Бертрана.

— Или старого мистера Шоу. Он бы все равно через денек-другой помер.

— Грубо, но, чего греха таить, в точку. Я буду рад, если к шестидесяти пяти годам все еще смогу выбираться из ванны самостоятельно.

— Нет, не сможешь, если не прекратишь набивать щеки печеньями.

— Говорит человек, который сметает по дюжине яиц за раз — о, забудь. Вернемся к делу. — Я указал в центр семейного древа. — Должен сказать, полковник и мистер Гренвиль и правда похожи на тех, кто способен нажить врагов. Я бы не удивился, найдись те, кто ненавидел их до такой степени, что не придавал значения тому, умрет ли в ту ночь кто-то еще. Помнишь раны на руках у Гренвиля? Возможно, он в тот день с кем-то подрался.

Макгрей кивнул.

— Ага, ты прав. Но тогда выходит, что нам нужно опросить абсолютно всех, кто был с ними знаком. А время у нас на исходе. И если у нас не будет улик против хоть кого-то, то нам останется уповать лишь на того полудурка, которого назначили защищать Катерину… — Он развернулся лицом ко мне. — От папы нет вестей?

— Нет. Хотя вполне вероятно, что телеграмма моя покоится на серебряном подносе в компании с еще двадцатью неоткрытыми письмами, пока он прихлебывает коньяк в паре метров от стола.

Настроения Макгрею мои слова не подняли. И тут, словно вселенная твердо решила его добить, к нам вошел доктор Рид, который выглядел предельно утомленным. Похоже, нагрузка у него чудовищная.

— Инспекторы, — произнес он, зевнув, — я закончил пробы с теми бутылками из жилища мистера Холта. Для верности я проверил их дважды.

— И? — поторопил его Макгрей.

Рид закусил нижнюю губу.

— И крысиный яд, и уничтожитель клопов содержат большое количество одного и того же вещества. — Наши лица просияли, но затем Рид нанес свой удар. — Мышьяк.

— Мышьяк? — вскричали мы хором.

Он кивнул, едва не валясь с ног от усталости.

— Да, инспекторы. Единственный ядовитый металл, который я с полной уверенностью исключил.

— Дерьмо! — крикнул Макгрей, несмотря на то что результат только подтвердил наши подозрения.

Я вздохнул.

— Похоже, Холт здесь все-таки ни при чем… Если, конечно, он не использовал какой-то весьма изощренный метод отравления — что, если уж честно, явно выходит за пределы его способностей. — Я посмотрел на Рида. — У тебя еще остались образцы тканей?

— Да, сэр. Я держу их во льду, который обновляю каждое утро. Хотите, чтобы я еще какие-то пробы с ними провел?

— Нет, пока не надо. Но храни их бережно. Спасибо, Рид.

Он ушел, что-то бубня между зевками.

Довольно долго мы с Макгреем просидели в тишине, столь же озадаченные, как и в течение всего нашего расследования.

Я вглядывался в семейное древо. С замысловатыми связями и морем пришпиленных документов и улик оно походило на гигантского паука, готового поразить свою жертву. И имя бабушки Элис, обведенное и подчеркнутое, выглядело как крошечное тельце, из которого тянулись его длинные и тонкие ноги.

Следующие несколько дней слились в одну сплошную пелену.

Мы с Макгреем разделились, чтобы успеть как можно больше, и опрашивали каждого соседа, знакомого, лавочника и торговца, хоть как-то связанного с Уилбергами и Шоу. Я просыпался рано утром, просматривал за завтраком список оставшихся лиц, а затем мотался по всему Эдинбургу, который все сильнее заливало дождем. Я возвращался домой уже в ночи — с кипой бесполезных заметок, стертыми ногами и сумятицей в голове.

Время утекало от нас, как вода сквозь пальцы, но мы так и не смогли отыскать ничего существенного. Мы узнали о карточных долгах и неоплаченных счетах мистера Уилберга и о том, что полковник Гренвиль, судя во всему, невероятно быстро нажил большую часть своего состояния. У меня было чувство, что за этими фактами крылась еще какая-то история, но все же не настолько колоссальная, чтобы дать повод для шести убийств сразу.

У нас оставалось всего четыре дня, так что стоило начать примиряться с вероятностью того, что Катерине вынесут приговор. Когда я завел об этом речь, Макгрей чуть не наградил меня оплеухой, но нам следовало подготовиться к любому исходу. В тот же день пришла телеграмма от моих знакомых из Оксфорда — никто из них так и не смог помочь нам в том, что касалось химических проб.

Прочитав сообщение, Макгрей наконец согласился, что пора искать тех, кто сможет выступить в защиту Катерины, как и советовали мои коллеги из Кембриджа.