Оскар Мюриэл - Темные искусства

И, уже будучи в приливе гнева, осознал, что эта история гуляет по городу с самого утра.

Макгрей уже явно был в курсе.

— Давай обойдемся без увечий! Макгрей, не ломай…

Но он уже топал по Библиотеке адвокатов с газетой в руке, а Такер и Маккензи с бешеным лаем мчались за ним следом.

Спотыкаясь и роняя книги, законники и клерки бросились врассыпную, словно Девятипалый был волной, сметающей все на своем пути.

Мы нашли окруженного документами Сперри за одним из дальних столов. При виде нас он вскочил и, опрокинув собственный стул, залепетал:

— Это не я! Это не я…

Он оступился и упал вверх тормашками, но едва он коснулся пола, как Макгрей схватил его за воротничок, поднял в воздух и c размаху швырнул парня в книжные полки. Вокруг тяжелыми томами повалились буквы закона.

— Это твоих рук дело! — орал Девятипалый, тыча «Скотсмена» Сперри в лицо. Такер лаял, а Маккензи грозно рычал.

— Это не я! — рыдал Сперри, а коленки его ходили ходуном.

— Не ври мне, маленький засранец! Или я так врежу тебе в хайло, что вместо лица у тебя будет задница бабуина!

— Так ты все только испортишь! — предостерег я, но он снова меня проигнорировал.

Я увидел, что к нам приближаются трое полицейских с дубинками — среди них был ужасно взволнованный Макнейр.

Сперри жалко поскуливал, пока нечто позади Макгрея не привлекло его внимание. Он воздел дрожащую руку. « Это все он! Он приходил ко мне вчера вечером и стащил все документы!»

Все мы повернулись в указанном направлении и узрели блистательную лысину Пратта.

Макгрей отпустил Сперри — тот неловко повалился на пол, словно плохо набитое пугало, — и бросился на Пратта, готовый разорвать его на куски.

Трое полицейских, двое очень отважных клерков и я сумели вовремя перехватить Девятипалого — уж не знаю, как именно нам это удалось, но вокруг в тот момент летали папки и листы бумаги.

— На суде это все равно выплыло бы наружу, — холодно произнес Пратт, пока мы с трудом удерживали Макгрея. Капля пота, скатившаяся с его лысой головы, выдала, что спесивый вид его был всего лишь ширмой.

— Ты так все, черт возьми, отлично просчитал! — прорычал Макгрей. — Тиснул это дерьмо на первую страницу в день сраных похорон. Подлил масла в огонь народного гнева. Позаботился о том, чтобы присяжные заранее составили хорошенькое мнение!

Пратт уже почти улыбнулся, но тут исполин Маккензи метнулся в его сторону. Констебль Макнейр успел схватить его за ошейник и с некоторыми усилиями все же усмирил животное.

Макнейр, залившийся краской так, что рыжие веснушки его почти растворились в румянце, вместе с упирающимся псом подошел к Макгрею. Взгляд его выражал мольбу.

— Я… я вынужден просить вас уйти, сэр, — прошептал он. — Иначе у нас будут неприятности.

Пратту хватило здравого смысла убраться из библиотеки, и, как только он скрылся из поля зрения, мы отпустили Макгрея.

Он молчал. Оглядывался по сторонам. Его окружали лишь напуганные, ошеломленные и укоризненные лица.

И, когда он, ссутулившись и волоча ноги, ушел в сопровождении поскуливающих собак, мне стало ужасно его жаль.

Когда следующим утром Лейтон меня разбудил, я понял, что проспал всю ночь в кресле — шея и спина хрустели при каждом движении.

Пока я тер глаза, настраиваясь на непосильную задачу — подняться с места, Лейтон распахнул шторы.

— У вас гость, сэр, — сказал он, и лишь тогда я услышал какую-то возню в коридоре.

— Так рано?

— Сейчас десять утра, сэр.

— Что ? — вскричал я, так резво вскочив на ноги, что перед глазами поплыли звезды. — Почему ты так долго меня не будил? У меня же масса дел!

Но, прежде чем Лейтон успел ответить, с первого этажа донесся оглушительный грохот.

Я сбежал по лестнице, потирая затекшую шею и прекрасно сознавая, что вид у меня удручающий. Внизу я наткнулся на дорожные сундуки, громоздившиеся друг на друге у распахнутой входной двери, и мускулистого грузчика, который продолжал заносить багаж. Я собирался поинтересоваться у него, что происходит, но тут нечто необъятное заслонило и без того скудный утренний свет.

Первым, что я увидел, был выдающийся круглый живот, туго обтянутый черным пальто, медные пуговицы которого грозили вот-вот разлететься, как пули.

— Отец !

Мистер Фрей-старший уверенно вошел в дом, топая, как величавый носорог; одна рука его покоилась на лацкане, отделанном мехом горностая, в другой была эбеновая трость.

— Неужели это ты? — взвизгнул я.

— О, Иэн, ну что за глупый вопрос. Ты послал за мной, не так ли? Кстати, выглядишь прескверно.

— Я… я послал, но… — я покачал головой, все еще до конца не проснувшись. — Я даже — я вообще не думал, что ты приедешь! Может, ты… возможно, ты неверно понял мою телеграмму?

Расплатившись с грузчиком, он усмехнулся.

— Цыганка, шестеро мертвы, твой невменяемый шеф считает, что во всем виноват призрак. Даже с твоей убогой грамматикой я не мог неверно ее истолковать — об этом пишут все лондонские газеты.

— Серьезно ?

— Да. Это же новость из разряда тех самых алармистских глупостей, которыми всегда полнится последняя полоса. Мачеха твоя, кстати, упала в обморок, когда прочла там твое имя.

— Действительно упала , не шутишь?

— Ну, ты знаешь ее манеру. Она картинно рухнула на кушетку и не шевелилась, пока служанка не принесла ей нюхательную соль. — Он взглянул на Лейтона и рявкнул: — И когда же ты, черт подери, заберешь у меня пальто, а, кочерга-переросток?

Лейтон только что подошел и закрыл дверь, и, принимая у отца его увесистый покров, он скромно улыбался — будто терпеть ругань для него было совершенно в порядке вещей.

— Даже не вздумай показывать мне дорогу, — с сарказмом бросил отец, направляясь к лестнице. — Я пока еще помню, что тут и где. Но, будь добр, принеси мне сигару, прежде чем начнешь разбирать багаж. И проследи, чтобы чертову кобылу накормили.

— Кобылу? — повторил я, бросившись к незапертой двери.

Зная, каким женоненавистником был отец, я отчасти ожидал увидеть за порогом мачеху. Действительность, впрочем, обрадовала меня куда больше. Посреди унылой серости улицы, сияя своей безупречно белой шкурой, гордо стояла моя баварская теплокровная.

— Вот это да, ты Филиппу привез!

— Да. Это Элджи настоял — вот почему я так чертовски долго добирался. Я послал за ней в Глостершир, и скажу тебе одно — вредная и норовистая она кобыла, прямо как твоя бывшая невеста. — И отец зашагал вверх по лестнице, ворча, что только дикари живут с одним лишь слугой и без лошади.

Я не удержался и вышел погладить свою драгоценную Филиппу. Она и правда была не в настроении, но я знал, что обильная еда и долгий отдых окажут на нее благотворное действие.